МУЗЫКА-ЧАРОДЕЙНИК

Белорусская сказ­ка

    Жил на све­те па­рень. Пог­ля­деть на не­го, так ни­чем не при­мет­ный - и умом не быс­т­рый­, и в ра­бо­те не лов­кий­, а вот на ду­доч­ке или на чем дру­гом сыг­рать - ве­ли­кий был мас­тер. За то и проз­ва­ли его лю­ди - Му­зы­ка, а про нас­то­ящее его имя, от­цом-ма­терью дан­ное, сов­сем по­за­бы­ли.

    Еще ког­да ма­лым хлоп­чи­ком он был, пош­лют его во­лов пас­ти, а он смас­те­рит се­бе из ло­зы ду­доч­ку да так за­иг­ра­ет, что во­лы и те зас­лу­ша­ют­ся - раз­ве­сят уши и сто­ят, точ­но их кто окол­до­вал.

    А то пой­дет Му­зы­ка в ноч­ное. На дво­ре ле­то, но­чи теп­лые, па­рит. При­ве­дут хлоп­цы и дев­ки ко­ней на луг, пля­шут, сме­ют­ся, пес­ни по­ют. Ве­до­мо, мо­ло­дость! Ей всег­да ве­се­ло!

    А Му­зы­ка как за­иг­ра­ет на сво­ей ду­доч­ке, все ра­зом при­тих­нут. И сда­ет­ся, слов­но ка­кая сла­дость в сер­д­це вхо­дит, слов­но ка­кая си­ла под­х­ва­ты­ва­ет - и не­сет, все вы­ше и вы­ше, к яс­ным зорь­кам, в чис­тое не­бо, в чис­тое си­нее ши­ро­кое не­бо. Си­дят пар­ни и дев­ки ти­хо-пре­ти­хо.

    Сидят и слу­ша­ют. И ведь всю бы жизнь так си­де­ли, всё бы слу­ша­ли, как Му­зы­ка иг­ра­ет!

    Вот за­мол­чит он. Ник­то во­рох­нуть­ся не сме­ет, как бы толь­ко го­лос тот не спуг­нуть, что по­ет, рас­сы­па­ет­ся по лу­гам и дуб­ра­вам, по зем­ле сте­лет­ся, в не­бе зве­нит. Все пта­хи лес­ные при­мол­к­нут. Уж на что ля­гуш­ки бол­т­ли­вы, так да­же они за­мол­чат, вы­ле­зут из сво­его бо­ло­та и си­дят на коч­ках, слов­но не­жи­вые.

    А то вдруг за­иг­ра­ет Му­зы­ка про­тяж­но, жа­лос­т­ли­во. Зап­ла­чут тог­да и лес, и дуб­ра­ва, от­ку­да ни возь­мись, туч­ки на­бе­гут, с не­ба сле­зы поль­ют­ся. Идут му­жи­ки и ба­бы до­мой - пос­ле це­ло­го-то дня ра­бо­ты, - зас­лы­шат ту му­зы­ку и ос­та­но­вят­ся. И уж та­кая раз­бе­рет их жа­лость, что да­же му­жи­ки - ста­рые, бо­ро­да­тые, - и те в го­лос зап­ла­чут, буд­то пла­каль­щи­цы над по­кой­ни­ком.

    А Му­зы­ка тем ча­сом возь­ми да свер­ни от жа­лос­т­ли­во­го на ве­се­лое. Что тут сде­ла­ет­ся! Поб­ро­са­ют все свои ко­сы и ви­лы, граб­ли и бак­ла­ги, возь­мут­ся за бо­ка и да­вай пля­сать. Пля­шут ста­ри­ки, пля­шут ма­лые де­ти, пля­шут ко­ни, пля­шут дуб­ра­вы, пля­шут зорь­ки, пля­шут туч­ки - все пля­шет, все сме­ет­ся! Вот ка­кой был Му­зы­ка-ча­ро­дей­ник! Что за­хо­чет, то с сер­д­цем и сде­ла­ет.

    А ког­да под­рос Му­зы­ка, смас­те­рил он се­бе скрип­ку и по­шел бро­дить по бе­лу све­ту, те­шить лю­дей. Хо­дит он по де­рев­ням и се­лам, иг­ра­ет на сво­ей скри­поч­ке, и кто его ни ус­лы­шит, вся­кий в дом к се­бе по­зо­вет, на­по­ит, на­кор­мит да еще на до­ро­гу что-ни­будь даст.

    Так и жил бы се­бе Му­зы­ка, да на бе­ду в тех мес­тах чер­тей бы­ло ви­ди­мо-не­ви­ди­мо. В каж­дом бо­ло­те во­ди­лись, в каж­дом ов­раж­ке. И ни­ко­му от этой не­чис­ти про­хо­ду не бы­ло. Ви­дят чер­ти, что ку­да Му­зы­ка ни при­дет, где на сво­ей скри­поч­ке ни сыг­ра­ет, там лю­ди в ми­ре жи­вут, - и нев­з­лю­би­ли они его. На то ведь и чер­ти! Им жизнь не в жизнь, ес­ли лю­дей не пе­рес­со­рят.

    Вот раз как-то шел Му­зы­ка ле­сом, а чер­ти его и выс­ле­ди­ли.

    - Уж те­перь-то, - го­во­рят, - мы его из­ве­дем. - И нас­ла­ли они на не­го две­над­цать вол­ков.

    Вышли вол­ки на до­ро­гу, сто­ят, зу­ба­ми ляс­ка­ют, во все гла­за на Му­зы­ку смот­рят. А гла­за-то у них круг­лые, что твои лу­кош­ки, и точ­но го­ря­чие уголья го­рят.

    Остановился Му­зы­ка. Нет у не­го в ру­ках ни­че­го, чем бы от вол­ков за­щи­тить­ся, толь­ко скрип­ка в ме­шоч­ке. Что тут де­лать? Что при­ду­мать? Ви­дит Му­зы­ка - при­шел ему ко­нец. Дос­тал он тут из ме­шоч­ка свою скри­поч­ку, что­бы на­пос­ле­док еще хоть ра­зок по­иг­рать, прис­ло­нил­ся к де­ре­ву и на­чал во­дить смыч­ком по стру­нам. Что жи­вая за­го­во­ри­ла скрип­ка! При­та­ил­ся лес, лис­т­ком не ше­лох­нет. А вол­ки, как ра­зи­ну­ли пас­ти, так слов­но и ока­ме­не­ли. Сто­ят, слушают Му­зы­ку, а сле­зы из вол­чь­их глаз са­ми со­бой те­кут.

    Вот пе­рес­тал Му­зы­ка иг­рать, опус­тил свою скри­поч­ку, к смер­ти при­го­то­вил­ся. Вдруг ви­дит: по­вер­ну­ли вол­ки в тем­ный лес. Го­ло­вы по­ве­си­ли, хвос­ты под­жа­ли, кто ку­да раз­б­ре­да­ют­ся. Об­ра­до­вал­ся Му­зы­ка. Даль­ше сво­ей до­ро­гой по­шел. Шел-шел и до­шел до ре­ки.

    Солнышко уже за лес за­ка­ти­лось, толь­ко са­мые вер­хуш­ки сво­ими лу­ча­ми тро­га­ет, буд­то зо­ло­том их вы­зо­ла­чи­ва­ет. Боль­но хо­ро­ший ве­чер! Сел Му­зы­ка на при­гор­ке, дос­тал свою скри­поч­ку и за­иг­рал, да так лад­но, так ве­се­ло, что и не­бо, и во­да, и зем­ля - все в пляс пус­ти­лось. Сам во­дя­ной не утер­пел. Как на­чал он по дну ре­ки ска­кать да раз­ные ко­лен­ца вы­ки­ды­вать! За­бур­ли­ли, за­ки­пе­ли клю­чом вол­ны, вып­лес­ну­лась ре­ка из бе­ре­гов и пош­ла все кру­гом за­ли­вать. Вот уже к са­мо­му ле­су под­с­ту­па­ет, всю опуш­ку за­то­пи­ла. А на опуш­ке как раз чер­ти соб­ра­лись - по­мин­ки по Му­зы­ке справ­лять. Ну и на­тер­пе­лись же они стра­ху! Ед­ва жи­вые из во­ды по­выс­ка­ки­ва­ли.

    "Это что за на­пасть та­кая?" - ду­ма­ют. Пог­ля­де­ли ту­да-сю­да, что за ди­во! Си­дит на при­гор­ке Му­зы­ка це­лый­, нев­ре­ди­мый и на сво­ей скри­поч­ке на­иг­ры­ва­ет.

    - Да что же это та­кое! - пла­чут чер­ти. - И вол­ков он за­во­ро­жил! Как же его сгу­бить? Житья от не­го нет!

    А Му­зы­ка уви­дел, что во­дя­ной на ра­дос­тях уже де­рев­ню то­пить хо­чет, и не стал боль­ше иг­рать. Спря­тал свою скри­поч­ку в ме­шо­чек и по­шел даль­ше. Да не ус­пел де­ся­ти ша­гов отой­ти, встре­ча­ют­ся ему на до­ро­ге два па­ны­ча.

    - Послушай, Му­зы­ка, - го­во­рят ему те па­ны­чи, - сде­лай ми­лость, по­иг­рай нам на ве­че­рин­ке. Уж мы те­бе все­го да­дим, че­го ни за­хо­чешь, и на­по­им, и на­кор­мим, и спать уло­жим.

    Подумал, по­ду­мал Му­зы­ка - но­че­вать ему нег­де, гро­шей не­ту, и по­шел с ни­ми. При­ве­ли па­ны­чи Му­зы­ку в бо­га­тый дом. Смот­рит он, а там на­ро­ду ви­ди­мо-не­ви­ди­мо. Вы­та­щил Му­зы­ка свою скри­поч­ку, при­го­то­вил­ся иг­рать. А гос­тей все боль­ше и боль­ше на­би­ва­ет­ся. И кто ни при­дет - спер­ва к сто­лу под­бе­жит, об­мак­нет па­лец в мис­ку и пот­рет се­бе гла­за. Чуд­но Му­зы­ке. "Дай, - ду­ма­ет, - и я поп­ро­бую". Су­нул он па­лец в мис­ку и чуть толь­ко тро­нул гла­за, та­кое уви­дел, что дух у не­го зах­ва­ти­ло! Па­нов и па­но­чек слов­но и не бы­ва­ло, а вок­руг не­го сну­ют са­мые нас­то­ящие черти и ведь­мы. И дом-то вов­се не дом, а са­мо чер­то­во пек­ло!

    "Ну, - думает Му­зы­ка, - по­иг­раю же я, на сла­ву по­иг­раю, что­бы им, чер­тям, жар­ко ста­ло!" На­чал он на­иг­ры­вать на сво­ей скри­поч­ке. Ми­ну­ты не прош­ло - все вих­рем зак­ру­жи­лось. Сто­лы-стулья впри­сяд­ку пош­ли, за ни­ми ок­на с мес­та сор­ва­лись, две­ри с пе­тель сня­лись, а сте­ны так хо­ду­ном и за­хо­ди­ли. Да и где же ус­то­ять под та­кую му­зы­ку! Ни один гвоз­дик на мес­те не удер­жал­ся, все пек­ло в щеп­ки раз­ле­те­лось. А чер­ти - ку­выр­ком да ко­ле­сом, - вприп­рыж­ку да вприс­коч­ку раз­бе­жа­лись кто ку­да.

    С той по­ры, бо­ят­ся чер­ти Му­зы­ку, боль­ше не цеп­ля­ют­ся к не­му. А он хо­дит се­бе по све­ту, доб­рых лю­дей ве­се­лит да те­шит, ли­хих - без но­жа по сер­д­цу ре­жет.