«РОСТРОПОВИЧ ИГРАЛ, КАК ДЬЯВОЛ...»

… Я каждый день
Бессмертным сделать бы желал…
Михаил Лермонтов

Кто же из сверстников виолончелиста не помнит знаменательную дату –
18 февраля 1952 года? Вся консерватория гудела, как разбуженный улей: «Сегодня Славка Ростропович играет новый концерт Прокофьева с оркестром, а дирижировать будет Рихтер!» Это звучало совершенно фантастично. Это звучало вызывающе. Потому что после разгрома 1948 года музыка Прокофьева почти нигде не звучала, тем более — в Большом зале Московской консерватории! И потому еще, что все знали: Прокофьев болен, в Москве почти не появляется (а жить, как оказалось, ему оставалось всего один год).
В тот вечер присутствующие в Большом зале вдруг очутились в каком-то новом мире симфонической музыки. Те, кто впервые слышал виолончелиста Мстислава Ростроповича, испытали нечто вроде эмоционального шока.
Ростропович, длинный и худой, как щепка, вышел на сцену стремительно, выставив вперед виолончель, как победную хоругвь, а за ним — элегантный Рихтер, гордо несущий свою лобастую голову, о которой Генрих Нейгауз сказал совершенно замечательно: «В его черепе, напоминающем куполы Браманте и Микеланджело, вся музыка, вся прекрасная музыка покоится, как младенец на руках рафаэлевской Мадонны...»
Показалось удивительно ярким само сценическое действо: как Ростропович садится на стул, с каким выражением лица, с какой страстью обнимает свою виолончель, с какой экспрессией и преданностью, влюбленностью в каждый звук начинает играть... И приходило ощущение прорыва куда-то за горизонты музыки будущего, ощущение тревожно и радостно бьющегося пульса новой жизни, хотя новая музыка Прокофьева порой казалась неслыханно дерзкой, сложной, диссонансной, ломающей все каноны виолончельного искусства прежних лет, дающей виолончели голос огромной «концертной» силы и музыкального ораторства. А как волшебно прозвучала вторая часть концерта!..
Но лучше передать слово Святославу Теофиловичу Рихтеру, который посвятил этому концерту в своих воспоминаниях о Прокофьеве удивительные страницы:
«Вся эта история была для меня крайне волнующей. На репетициях, хотя музыканты московского молодежного оркестра относились ко мне чутко и доброжелательно, все же не обошлось без конфликтов. Некоторые строили удивленно-юмористические гримасы и едва подавляли смех. Это была реакция на большие септимы и жесткое звучание оркестра. Партия солиста, неслыханно трудная и новаторская, вызвала бурное веселье у виолончелистов.
Кондрашин сидел в оркестре и своим характерным неподвижным взглядом следил за моим жестом.
Репетиций было всего три, и мы еле-еле в них уместились. С Ростроповичем мы условились: что бы ни случилось, он будет в своих паузах приветливо мне улыбаться, чтобы поддерживать мой дух. Шутка сказать, весьма опасное предприятие! Сергей Сергеевич не присутствовал на репетициях. Ростропович считал, что его присутствие будет нас сковывать, и был прав. Композитор пришел прямо на концерт.
Когда я вышел, я похолодел. Посмотрел – нет рояля... Куда идти?.. И... споткнулся о подиум. Зал ахнул. От этого спотыкания страх вдруг пропал. Я рассмеялся про себя («какой сюжет!») и успокоился. Нас встретили неистовыми аплодисментами. Аплодисменты авансом — они разозлили меня. Ростропович отвечал поклонами на приветствие публики, но она не давала начать...
То, чего я больше всего боялся, не случилось: оркестр вступил вместе. Остальное прошло как во сне.
От большого напряжения мы после конца были в полном изнеможении. Мы не верили себе, что сыграли, и настолько потеряли голову, что не вызвали Прокофьева наверх. Он жал нам руки снизу, из зала. Мы ошалели. В артистической прыгали от радости...»
Так начинал Мстислав Ростропович в содружестве с великими музыкантами-современниками – Прокофьевым и Рихтером – свое музыкально-исполнительское подвижничество в ХХ веке.
Симфонию-концерт Прокофьева после смерти композитора ждал всемирный успех, когда Ростропович играл ее в Копенгагене, Нью-Йорке, Лондоне, Москве в 1950 –1960-е годы. Долгое время он оставался ее единственным исполнителем.
И только постепенно Симфония-концерт вошла в репертуар некоторых его учеников и зазвучала в залах Конкурса имени П.И.Чайковского, где виолончельное жюри возглавил его организатор Мстислав Ростропович.
Всю жизнь маэстро убежденно говорил, что он вовремя встретил Прокофьева. Но если правду сказать, то и Прокофьев встретил Ростроповича вовремя, чтобы успеть понять, что ждет его наследие. Ростропович заглянул в лабораторию гения, реформатора музыки XX века. Прокофьев взглянул в глаза музыкальной России будущего, в котором, быть может, уловил и свои родные звуки. Их встреча была предрешена. Не будь ее — не состоялись бы открытия, необходимые всему музыкальному миру.
Именно исполнение Ростроповичем Симфонии-концерта Прокофьева произвело некий переворот в сознании самых выдающихся композиторов-современников. Это был уже иной уровень артистизма и виртуозности, иной тип мышления и трактовки функций «лирического» смычкового инструмента как инструмента «концептуального». Именно это преображение виолончели так поразило гениального Дмитрия Шостаковича. Под влиянием этого впечатления, как известно, он и начал сочинять свой знаменитый нынче во всем мире Первый концерт для виолончели с оркестром (Es-dur, op. 107), посвященный Мстиславу Ростроповичу.
Композитор создавал его летом 1959-го на даче в Комарове, под Ленинградом,
а 2 августа уже передал ноты Ростроповичу. Слава, получив партитуру концерта, воодушевленный до безумия, поехал заниматься. Трудился по десять часов в сутки первые два дня и по семь часов следующие два дня. Словом, все выучил за четыре дня и позвонил Шостаковичу: «Хочу вам сыграть ваш концерт!» «Приезжайте в Комарово!» - пригласил композитор. О том, как происходила эта судьбоносная встреча 6 августа 1959 года, сочинено немало легенд. Вот рассказ самого Мстислава Леопольдовича:
Мы с пианистом Дедюхиным приехали в Комарово. Я достал виолончель. Шостакович говорит: «Слава, подождите минуточку, я сейчас принесу пульт!» И тут прозвучало одно слово, самое дорогое из произнесенных мною за всю жизнь. Я сказал: «НЕ НУЖНО!» Потому что я все знал наизусть! Я сыграл Концерт, и Шостакович тут же позвонил своему другу Гликману: «Приезжайте ко мне скорей, тут Слава такое натворил!» А тот отвечает: «Я могу только через час» – потому что в Комарово надо было на поезде добираться. А мы тем временем пошли на веранду, открыли пол-литра и – пополам. И Шостакович даже через окно выбросил бутылку…
Русская премьера Первого концерта для виолончели Шостаковича состоялась в октябре 1959 года сначала в Ленинграде, потом в Москве (под управлением дирижеров Евгения Мравинского и Александра Гаука), а через месяц уже в Филадельфии с Юджином Орманди и в присутствии Дмитрия Шостаковича. Американская пресса, отмечая тогда это историческое событие, писала: «Ростропович играл, как дьявол… Зал, доведенный до неистовства, устроил овации Ростроповичу… В настоящее время он несомненно величайший виолончелист в мире. Его виртуозность поразительна, его лиризм потрясающей человечности, его звук бархатистый и округленный во всех регистрах. При этом Ростропович совершил чудо: заставил забыть виртуозность в интересах музыки».
Среди музыкантов-исполнителей своего поколения, начавших профессиональную деятельность в годы «железного занавеса», Мстислав Ростропович один из первых приобрел мировую известность.
Достигнув возраста 33 лет, виолончелист получил звание профессора Московской консерватории. А в следующем году стал почетным членом Королевской академии музыки в Лондоне. Сенсация шла по пятам «неистового Мстислава». Она искала его уже на всех четырех континентах, ибо в 60-е годы XX века не было на земле классического исполнителя, который бы, подобно знаменитому советскому виолончелисту, давал до двухсот концертов в год!
Сохранилась красноречивая статистика: 1962 год – гастроли Ростроповича в 25 странах; 1963 год – в 40 странах. А в 1965 году он дал только в одном Лондоне 9 концертов и 40 концертов в Сибири и Заполярье. 1966 год был ознаменован поездкой виолончелиста на целину, на Алтай и даже на Кубу, где он выступил в лагере кубинских повстанцев.
Настоящей легендой было все его артистическое творчество, похожее на каждодневный подвиг. Один из самых незабываемых свершился в московском филармоническом сезоне 1963/64 года, в грандиозном цикле из 11 концертных вечеров под общим названием «История виолончельного концерта». Мстислав Ростропович выступил как универсальный исполнитель и музыки современной, и шедевров музыки отдаленных эпох. Этот громадный цикл из сорока виолончельных концертов (!), из которых 18 прозвучали впервые в СССР и 15 были посвящены исполнителю, во многом определил, по мнению наблюдателей, уникальное художественное значение всего сезона.
А годом раньше случился (именно «случился», ибо долго оставался только «эпизодом») и дирижерский дебют Мстислава Ростроповича. Этот исторический концерт состоялся 12 ноября в городе Горьком (Нижнем Новгороде), где одновременно с Ростроповичем «дебютировал» как дирижер и …Дмитрий Шостакович. Собственно говоря, этот концерт Слава Ростропович вместе с главным дирижером Горьковской филармонии Израилем Гусманом и готовили как дирижерский дебют Шостаковича, призванного исполнить вместе с Ростроповичем премьеру своего Первого концерта для виолончели с оркестром. Не легко было уговорить «стеснительного» Дмитрия Дмитриевича встать за дирижерский пульт. Пришлось Славе даже выпить с любимым учителем (по его настоянию) бутылку водки в 8 часов утра, прямо на вокзале города Горького, куда они прибыли вместе из Москвы Но
в конце концов дирижерский «эксперимент» Шостаковича, оставшийся единственным в биографии композитора, состоялся. Программа исторического концерта выглядела таким образом: в первом отделении – «Праздничная увертюра» и Первый виолончельный концерт (дирижировал Дмитрий Шостакович, солировал Мстислав Ростропович); во втором отделении – «Песни и пляски смерти» Мусоргского в оркестровке Шостаковича (пела Галина Вишневская) и четыре антракта из оперы «Леди Макбет Мценского уезда» (дирижировал Мстислав Ростропович).
Однако настоящий большой дирижерский дебют виолончелиста состоялся только через 5 лет. И не где-нибудь, а… в Большом театре! Вихрь Ростроповича ворвался в первый театр страны даже вопреки желанию примадонны первой музыкальной сцены Галины Вишневской, не считавшей нужным ломать грань между семьей и театром.
А ведь он пошел на самый опасный вариант: рискнул «переинтонировать» и освежить самую заигранную, самую известную до последней ноты, самую близкую сердцу каждого русского человека оперу Чайковского «Евгений Онегин», которая шла на сцене Большого уже 87 лет. И звучала более
2 тысяч раз!
И что же? За 12 завоеванных у руководства Большого театра репетиций была проведена гигантская художественная работа над партитурой, преобразившая спектакль. Быть может, впервые на памяти живущих поколений слушателей с такой захватывающей яркостью проступила в опере «личность оркестра», ставшего страстным и тонким толкователем драмы. А участие в спектакле Галины Вишневской в партии Татьяны сделало премьеру обновленного «Евгения Онегина» незабываемой. Музыканты оркестра Большого театра признавались, что «Леопольдович» не только их расшевелил, но заставил «все осмыслить». Успех у новоявленного дирижера Большого театра был колоссальный. Его осаждала вся столичная пресса. Никогда не забуду короткий диалог после премьеры «Онегина» в том памятном 1968 году.
– Слава, а как бы ты одной фразой сказал о главном в дирижере?
И он ответил, совершенно не задумываясь:
– Мозг дириженра должен быть каким-то образом прозрачен.
До трагических дней расставания с Большим театром Ростропович с огромным успехом дирижировал и операми Прокофьева «Семен Котко» и «Война и мир». А с «Евгением Онегиным» даже гастролировал в других странах, в частности в Японии.
Этот опыт стал мощным стимулом для дальнейшей оперно-театральной деятельности Ростроповича в России и за рубежом. Он ставил в разные годы «Пиковую даму» и «Мазепу» Чайковского, «Царскую невесту» Римского-Корсакова. Был участником мировых премьер таких опер современных композиторов, как «Жизнь с идиотом» (Амстердам) и «Джезуальдо» (Вена) Альфреда Шнитке, «Лолита» Родиона Щедрина (Стокгольм), «Видения Иоанна Грозного» Сергея Слонимского (Самара), «Николай и Александра» Деборы Драттель (Лос-Анджелес).
О постановке оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» речь впереди…

РОСТРОПОВИЧ И СОЛЖЕНИЦЫН

И смертный приговор талантам возгремел.
Гонения терпеть ужель и мой удел?
Александр Пушкин

Как и когда они познакомились? Еще во времена Хрущева, когда Солженицын был «на абсолютной вершине благодаря Твардовскому», как рассказывал Слава. Пройдя все экзекуции по реабилитации после ссылки, писатель жил в Рязани и работал учителем в школе.
А тут как раз гастрольные пути Ростроповича пролегли через Рязань. Конечно, предприимчивый Мстислав где-то раздобыл рязанский адрес Солженицына. «Я его и сейчас помню! – восклицал Ростропович в феврале 2006 года, вспоминая те события. – Рязань, проезд Яблочкова, дом 11»… И продолжал свой рассказ: «Я сыграл концерт, и мне сказали, что Солженицын в зале был. Я подумал: раз не зашел после концерта, может, ему не понравилось? А заеду-ка я к нему сам! И вот проезд Яблочкова, простой дом, первый этаж. Позвонил. Мне открыла пожилая женщина и встала в дверях: «Вы к кому?» – «Я хотел бы повидаться с Александром Исаевичем». – «Его нет, он уехал». – «Жаль». – «А что вам угодно?» – «Говорят, он вчера был на моем концерте…» Вдруг ее отстраняет какая-то рука, и появляется бородатый Солженицын: «Зайдите, пожалуйста, я так счастлив!» И мы с ним посидели довольно долго, часа два…» Так рассказывал Слава о своей первой встрече с Солженицыным, как оказалось, – последний раз в жизни…
Прошли годы. Пару раз, когда писатель бывал в Москве, он заходил к музыканту, в знаменитый композиторский дом на улице Огарева, 13 (нынче Газетный переулок). Они общались, но редко. И вот однажды… «Встретил я на улице Лидию Корнеевну Чуковскую, – продолжил свой рассказ Мстислав Ростропович, – она мне и говорит: «А вы знаете, что Солженицын умирает? Он живет на
83-м километре Можайского шоссе абсолютно один, в маленьком не отапливаемом помещении. Если бы вы его навестили, он был бы счастлив». На следующий день я к нему поехал. Была поздняя осень. Я искал его по участкам с «индивидуальными огородами», на которых – помните? – нельзя было строить ничего кроме сараев для инвентаря. На этих сараях висели замки. И когда я увидел один без замка, я понял, что он тут… Картина открылась грустная. Солженицын лежал под огромным количеством каких-то одеял и бушлатов. Спрашиваю: «Как ты себя чувствуешь?» – «Да ничего! Думаю, у меня прострел». А я знал, что у него рак… И тогда я ему предложил: «Слушай, у тебя здесь холодно, а я на своей даче в Жуковке сделал маленькую квартирку с отоплением. Давай переезжай ко мне! Если у тебя рак – помрешь, и тебе будет все равно, где тебя похоронят. А если у тебя прострел – то ты у меня вылечишься». И он на следующий день ко мне переехал. Я тогда удивился, как мало у него, так сказать, скарба. Ватник какой-то да старый алюминиевый чайник…»
«Вот это да! – прокомментировала сей «скарб» Солженицына Галина Вишневская
(в своей книге «Галина»). – Будто человек из концентрационного лагеря только что вернулся и опять туда же собирается… Значит, так и возит Александр Исаевич свое драгоценное имущество с места на место, никогда с ним не расставаясь, и, пройдя свой каторжный путь, не позволяет себе его забыть?!»
А Солженицын, действительно не привыкший ни к какой бытовой роскоши и комфорту, попросил лишь поставить столик со скамейкой в глубине сада да еще привез свой старый письменный стол, за которым привык работать. Он жил, чтобы писать, а писал, чтобы реализовать свое credo, неразрывно связанное с судьбой России. И эти спасительные четыре года жизни и трудов на даче Ростроповича (1969–1973), где он создал такие фундаментальные произведения, как «Август 1914-го», «Октябрь 1916-го», очерки «Бодался теленок с дубом» и многое другое, укрепили его позиции как самобытного писателя-историка-правдолюбца, борца за фундаментальные национальные ценности России и ее народа. Они же, эти четыре года, как говорится, подлили масло в огонь, который по-настоящему полыхнул в 1974-м, с выходом первого тома «Архипелага ГУЛАГ» на Западе, когда Александр Исаевич Солженицын был насильственно выдворен из СССР. Вслед за ним вынужден был покинуть родину и Мстислав Леопольдович Ростропович – тот, кто встал на защиту гонимого писателя и, рискуя собственной судьбой, бросил перчатку репрессивному режиму в виде «Открытого письма» редакторам четырех центральных газет. Народный артист СССР, лауреат Ленинской и многих международных премий, дирижер Большого театра, 43-летний профессор и зав.кафедрой Московской консерватории, Мстислав Ростропович не побоялся восстать против компании травли писателя, награжденного Нобелевской премией. Встать на защиту не только Солженицына, но и других подвергшихся «избиению» великих талантов России (названных в «Открытом письме»): Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Хачатуряна, Бориса Чайковского, Иосифа Бродского, Андрея Тарковского… то есть – на защиту авангарда современной русской культуры в лице ее корифеев. Многим, привыкшим жить в тисках страха и ущемлений, этот поступок «звездного музыканта» мог показаться чистейшим безумием. Но Мстислав отдавал себе отчет в том, что держал важнейший в своей жизни «экзамен на человеческую совесть» (его собственные слова). И был уверен, что дата его «Открытого письма» – 30 октября 1970 года – станет датой начала и его гонений, унижений, страданий и… отторжения от родины. Так и случилось. Судьба Солженицына стала и его судьбой. Ростропович и Солженицын – роковое судьбосплетение…
Александр Исаевич писал Мстиславу Леопольдовичу: «Я восхищаюсь твоим музыкальным гением, солнечностью твоей натуры, искренностью твоего мышления. Но одновременно и тревожусь – каким ты останешься в русской истории и в памяти потомков. Искусство для искусства вообще существовать может, да только не в русской это традиции. На Руси такое искусство не оставляет благодарной памяти. Уж так у нас повелось, что мы от своих гениев требуем участия в народном горе».
Да, конечно, участвовали оба: и Солженицын, и Ростропович…
Только никто и представить себе не мог, что Солженицын, родившийся в 1918 году, переживет своего друга и младшего современника Ростроповича, появившегося на свет в 1927-м… И не доведется великому музыканту порадоваться вместе со всеми соотечественниками в праздничный «День России» - 12 июня 2007 года, когда Александру Исаевичу Солженицыну будет присуждена Государственная премия (5 млн. рублей) «за гуманитарную деятельность», и президент Владимир Владимирович Путин нанесет визит 88-летнему писателю, чтобы лично его поздравить.

ВЕЛИКИЙ ДОНОР МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ

Единственное счастье в жизни –
Это постоянное стремление вперед.
Томас Карлейль

Один из самых очевидных парадоксов драматической истории ХХ века состоит в том, что страдалица Россия явилась самым мощным донором культуры мира.
У Ростроповича, Вишневской и Солженицына, выдворенных из страны в 1970-е годы, были гениальные предшественники среди персон «первой волны» русской эмиграции: Сергей Рахманинов и Федор Шаляпин, Иван Бунин и Николай Бердяев. Если продолжить перечень прославленных русских музыкантов-эмигрантов, то это, конечно, пианисты Владимир Горовиц и Александр Зилоти, дирижер и композитор Сергей Кусевицкий, виолончелист Григорий Пятигорский, не говоря уж о таких выдающихся скрипачах русского происхождения, как Яша Хейфец и Айзек (Исаак) Стерн. Все они сделали за рубежом блестящую карьеру и ярко вписались в культурный контекст Соединенных Штатов Америки, ибо эта страна издавна умела привечать русских артистов и ставить себе на службу их таланты. Не называя громких имен представителей более поздних «волн» русской эмиграции, скажем главное: классическая
музыкально-исполнительская школа Америки ХХ века сформировалась и поднялась, заняв высокие художественные позиции, благодаря огромному творческому влиянию и «вливанию» энергии и артистизма русской исполнительской школы. Страсть русской романтической души соединилась с фантастической восприимчивостью и упорядоченностью души американской. Всем памятен пример пианиста Вана Клиберна, ученика Розины Левиной, победителя Первого Международного конкурса имени П.И.Чайковского. Еще более впечатляющая фигура – прославленный дирижер, композитор и пианист Леонард Бернстайн, ученик Сергея Кусевицкого, не раз гастролировавший в нашей стране.
Здесь мы уже вплотную подходим к историческому «наследнику» Кусевицкого и близкому другу Леонарда Бернстайна – Мстиславу Ростроповичу. При этом нужно оговориться: перед нами супердонор культуры мировой, а не только американской. Хотя путь к этому безмерному всемирному музыкотворчеству был полон мук и страданий.
Да, защищая опального писателя Солженицына и всех гонимых русских гениев, творцов искусства, он бросил вызов репрессивному коммунистическому режиму, находясь в расцвете славы и преуспеяния на своей родине. Но его даже не попытались сохранить для отечественной культуры. Напротив – травили и унижали, как последнего «отщепенца», едва не доведя до самоубийства. Невольно возникает горький вопрос: сколько же мог бы сделать Ростропович для искусства России, не будь он изгнан в расцвете сил?..
Но русский музыкант и на Западе, несмотря на все сложности новых условий артистической деятельности на путях самореализации, остался верен своей глубоко осознанной высокой миссии, преобразующей мир. Вот один из красноречивых примеров: в дни формирования репертуара Вашингтонского национального оркестра, который возглавлял изгнанный из Советского Союза маэстро 17 лет (!), Ростропович сделал два очень важных акцента: русская музыка и новинки современных композиторов. В результате – ни один оркестр мира не имел в 1970 - 1980-е годы таких контактов с выдающимися современными композиторами. Существует примечательная статистика: за 13 сезонов Вашингтонского оркестра (то есть до 1990 года) Ростропович продирижировал 469 сочинениями 154 композиторов. 166 произведений были в репертуаре оркестра новинками.
Конечно, биография нашего героя не может быть выражена лишь в «жанре» статистики. Но Слава Ростропович всегда тяготел – и в шутку и всерьез к разного рода подсчетам. И не только тогда, когда реально клал кирпичи в здание госпиталя доктора Илизарова в Кургане (куда привозил на лечение Дмитрия Шостаковича) или мысленно отсчитывал 330 тысяч американских долларов в Фонд воссоздания храма Христа Спасителя. Он гордился, что к 80 годам в послужном списке исполненных им новых музыкальных творений, ему посвященных, были такие цифры: виолончельных премьер он исполнил свыше 130, симфонических – 88, новых опер – 9, фортепианных премьер (в вокальных циклах с Галиной Вишневской) – 2. Итого – свыше 230 премьер музыкальных произведений, ему посвященных. Своей «последней виолончельной премьерой» Маэстро категорически назвал Largo для виолончели и оркестра Кшиштофа Пендерецкого (? 131 в пресловутом списке), которое он исполнил 19 июня 2005 года в Вене, где его партнерами были Венский филармонический оркестр и дирижер Сейджи Озава. В день этой знаменательной премьеры Ростропович еще исполнил грандиозный Концерт для виолончели Дворжака. Иначе как титаническим такое выступление 78-летнего музыканта не назовешь…
Однако вернемся еще ненадолго к годам эмиграции Мстислава Ростроповича – времени успешного сотрудничества с американскими музыкантами в качестве главного дирижера Национального симфонического оркестра США (Вашингтонского). Ни один оркестр мира не имел таких контактов с выдающимися современными композиторами. К Ростроповичу несли свои новые работы для премьер композиторы буквально всего света: француз Анри Дютийе («Краски, пространство и движение» для специального состава оркестра), испанец Гинастера («Глоссес», посвященный Пабло Казальсу, Концерт для виолончели с оркестром), поляки Марсель Ландовский (Концерт для сопрано, виолончели и оркестра), Витольд Лютославский («Новеллетты», Концерт для оркестра), Кшиштоф Пендерецкий («Польский реквием»), русские композиторы Родион Щедрин («Стихира на 1000-летие крещения Руси») и Вячеслав Артемов (Вторая симфония «На пороге светлого мира») и многие-многие другие.
Каждые четыре года оркестр под управлением Ростроповича играл во время инаугурации нового президента США.
И ежегодно в День независимости 4 июля выступал с концертом на открытой эстраде, собиравшим до 400 тысяч слушателей вокруг открытой эстрады на Западной лужайке Капитолия.
Слава любил шутить: «Мне довелось «пережить» на посту главного дирижера четырех Президентов США»..
Когда в марте 1987 года Ростропович отмечал свое 60-летие, в Вашингтон на торжества собрался весь цвет музыкального мира и творческой интеллигенции, а также видные политики и общественные деятели Америки и Европы. Притом что родная Россия, несмотря на происходившие там перемены, хранила упрямое молчание… Между тем в честь юбилея Ростроповича в Вашингтоне состоялся Первый всемирный конгресс виолончелистов. А Президент США Рональд Рейган, вручая музыканту в Белом доме медаль Свободы, произнес историческую фразу: «Президент США – я, но слава Америки – это Ростропович». В эти же дни английская королева Елизавета II посвятила русского музыканта в Рыцари ордена Британской империи, Франция наградила орденом Почетного легиона, Германия – Офицерским крестом за заслуги и т.д. Ростропович, конечно, был назван «музыкантом года», а также «первой суперзвездой виолончели в истории музыки».
Словно подтверждая сей высокий титул, Ростропович исполнил в нескольких концертах пятнадцать (!) крупных произведений для виолончели с оркестром, из которых семь были написаны для него и ему посвящены.
Сам юбилейный концерт в честь 60-летия Ростроповича, прозвучавший 27 марта 1987 года в Кеннеди-центре, изобиловал композиторскими сюрпризами. Леонард Бернстайн дирижировал своей увертюрой «Слава!», которая имела красноречивый подзаголовок: «Политическая увертюра» (намек на «политический» ореол юбиляра). Испанский композитор Кристобал Хальфтер представил юбиляру свои фанфары под названием «Мир тебе, Слава». А польский гений Кшиштоф Пендерецкий дирижировал хорами, исполнившими посвященную Ростроповичу «Песнь херувима» – оригинальную современную музыку с религиозным подтекстом. В концерте приняли участие выдающиеся музыканты, близкие друзья и коллеги юбиляра: скрипачи Иегуди Менухин и Айзек Стерн, пианисты Евгений Истомин и Марри Перайа, флейтист Жан-Пьер Рампаль, виолончелист Йо-Йо Ма. Вел концерт выдающийся киноактер, гордость и слава Голливуда – Грегори Пек.
Будучи прирожденным экстравертом, человеком невероятно жизнелюбивым, общительным, остроумным и бесконечно «жадным» на интересные знакомства, Мстислав Ростропович в годы своей блистательной карьеры на Западе буквально оброс высокопоставленными и прославленными друзьями: от королей, принцесс и президентов до корифеев современного искусства.
Я имел счастье общаться со многими выдающимися деятелями искусства нашей эпохи, – поведал в одной из бесед Мстислав Леопольдович. – Это Пикассо, который был моим другом, Шагал, подаривший мне и Гале несколько своих картин, а также палитру с надписью на оборотной стороне: «Дорогому другу Славе от «дяди» Марка Шагала». Этот ценный для меня подарок я получил в 1971 году в Париже. Кстати, помимо надписи на нем есть еще и масляные отпечатки его пальцев… Я встречался с Чарли Чаплиным, который, подарив мне свою автобиографическую книгу, после очередного моего концерта написал: «Когда бывают самые счастливые мгновения жизни, ничего не можешь придумать другого, кроме того, чтобы сказать спасибо». Он был человек необыкновенной доброты. Мы ведь это чувствуем в его фильмах. Гений. Неповторимый гений… Я имел возможность общаться с известным изобретателем вертолетов Игорем Сикорским, когда ему было около 90 лет. Очень хорошо знал замечательного французского поэта Луи Арагона; однажды чуть ли не месяц прожил в его доме. В память о нашем общении Луи Арагон последнее свое произведение назвал: «Песня о Славе». Это удивительной красоты поэзия… И это еще не полный список тех, с кем мне довелось встречаться…
Действительно, далеко не полный список. Ростропович сумел подружиться даже с гордецом-испанцем сюр-художником Сальвадором Дали и знаменитым французским мимом Марселем Марсо. А с поэтами Иосифом Бродским, Александром Галичем и танцовщиком Михаилом Барышниковым они с Галиной Вишневской вместе встречали 1975 год – первый в их еще не устроенной жизни в эмиграции…
Свое грандиозное, длиной в 17 лет, сотрудничество с Национальным симфоническим оркестром США Мстислав Ростропович завершил в 1994 году масштабным гала-концертом. На это событие откликнулись своими приветствиями и благодарственными письмами все «знакомые» со Славой президенты (или экс-
президенты) США: Джимми Картер, Рональд Рейган, Джордж Буш (старший) и Билл Клинтон.
Нельзя не заметить, что в годы эмиграции соотношение дирижерской деятельности и виолончельного исполнительства у Ростроповича резко изменилось в сторону первой. Если на родине его дирижерские выступления были эпизодическими, то за рубежом они стали основными, сместившись в центр его творческих интересов. Помимо Вашингтонского оркестра он выступал с Чикагским, Нью-Йоркским, Филадельфийским, Бостонским, многими европейскими оркестрами, в частности с Лондонским симфоническим оркестром (LSO), который называл в 1990-е годы лучшим в Европе, с которым осуществил множество ценнейших записей. Именно в эти годы он постигает как дирижер симфонизм Дмитрия Шостаковича в полном объеме. Он многократно исполняет по всему свету и записывает все его 15 симфоний. Пропаганда и ярчайшее исполнительское воспроизведение Ростроповичем сочинений Шостаковича приобретают для Америки и Европы особое значение. Газета «Вашингтон пост» писала: «Каждое исполнение оркестром и Ростроповичем симфоний Шостаковича становится исторической музыкальной вехой».
И все же главным центром жизни «в изгнании» Мстислава Ростроповича и его супруги Галины Вишневской становится не США и Вашингтон, а Франция и Париж – исконный приют всех «волн» русской эмиграции. Когда в 1978 году оба музыканта были лишены советского гражданства, они приобрели в фешенебельной западной зоне столицы Франции квартиру на авеню Georges Mandel, можно сказать, под сенью Эйфелевой башни. Здесь и создали они свой особый «русский мир» – средоточие бесценных реликвий и раритетов истории, культуры и искусства России.
Пусть сто раз облетела мир — через прессу — весть о ценнейшей коллекции живописи и произведений искусства, о музейной мебели екатерининских времен и каких-то царских занавесках из Зимнего дворца, которыми так гордился Ростропович. И все-таки эта весть — ничто в сравнении с тем, что открывается душе здесь, в парижском обиталище Мстислава и Галины. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» — воскликнул бы поэт при виде этого изобилия специально подобранного музейного антиквариата, будь то подлинники картин Венецианова, Боровиковского, Брюллова, Репина, подсвеченные специальными театральными софитами; будь то русские иконы и огромный, во всю стену, портрет императора Николая II; будь то целый расписной хоровод всяких самоваров, чайников, художественных изделий, посуды, фарфоровых статуэток, удивительных старинных предметов русского быта, декоративно-прикладного искусства. А в главной музейной комнате стоит едва ли не главный экспонат — огромный овальный мраморный стол на золотых ножках в стиле рококо, а в центре овала — роскошный рисунок русской тройки в духе палехских шедевров — любовно сделанная работа итальянских мастеров из Флоренции по специальному заказу Ростроповича.
Воистину, здесь искали и создавали российский колорит с истовостью страстных московских людей, потерявших родину и не надеявшихся больше ее увидеть. В этом русском собирательстве Ростроповича проступало что-то трагически-шаляпинское, как не раз проступала в речах маэстро шаляпинская скорбная мысль о том, что смерть может наступить раньше, чем родина вспомнит о потерянном художнике и спохватится, чтобы вернуть хотя бы его останки...
Немало творческой и организаторской энергии отдал Мстислав Ростропович Франции и Парижу. Под его эгидой были учреждены в 1989 году ежегодные музыкальные фестивали в Эвиане, живописном городке на берегу Женевского озера, в предгорье Альп. А в Париже каждые четыре года проводились международные конкурсы виолончелистов имени Мстислава Ростроповича, получившие в музыкальном мире широкий резонанс.
Неизменным спутником Ростроповича-солиста в эти годы становится Концерт для виолончели с оркестром Дворжака. В мире образов этой замечательной музыки он словно видел всю свою жизнь: молодость, любовь, родину, семью, изгнание, веру… С годами его интерпретация этой замечательной музыки менялась, обретала все более глубокие и изысканные интонации. Критики в разные годы писали, что Ростропович, интерпретируя Концерт Дворжака, стремится к «масштабности лирики», к «сближению ее с героическими образами»; избегая надрывной сентиментальности, «насыщает эту музыку глубокой страстью русской души», «создает свою потрясающую и пронзительно нежную симфонию-исповедь». Когда в 1960 году 33-летний Мстислав Ростропович впервые сыграл этот концерт в Амстердаме (а оркестром Концертгебау дирижировал 85-летний Пьер Монте), успех был столь оглушительным, что это «историческое исполнение» композитор Лекс фан Делден назвал «не просто самым ярким событием года, но и всего послевоенного периода. То, что вытворяет этот Ростропович, – не просто недосягаемая вершина мастерства, это пронзительный и щемящий крик, обращенный к душе человека. Такой высокий акт творчества под силу только уникальному таланту. Искусство Ростроповича выходит за рамки виолончели». Именно Концертом Дворжака, как свидетельствовала западная пресса, Ростропович приводил публику «в полный экстаз».

Т.Н. ГРУМ-ГРЖИМАЙЛО

Мстислав Ростропович. Жизнь как легенда. Часть 1

Мстислав Ростропович. Жизнь как легенда. Часть 3