В 1972-1973 гг. я много ездил по Черногории, побывал в разных ее углах, познакомился с людьми разных возрастов, занятий, интересов, увидел много памятников истории и культуры, и меня не оставляло ощущение насыщенности атмосферы страны духом эпоса и исторических воспоминаний - и то и другое находились в труднорасчленимом единстве.

Этим духом было пропитано Цетине – древняя столица Черногории и ее сегодняшний культурный центр и средоточие традиций, с ее музеями и памятниками далекого и недавнего героического прошлого, с названиями улиц в честь черногорских деятелей и юнаков, с сохранившимся (тогда еще!) внешним обликом и, конечно же, с окружающим ее венцом пепельного цвета гор и возвышающейся над всем вершиной Ловчена с той еще, первой, гробницей Негоша. История и эпос сопровождают нас в поездках по старым черногорским нахиям (областям).

Село Негуши - родина Петра II Петровича Негоша: сохранился дом, где он родился и вырос, обыкновенный крестьянский дом, где нынче музей; в селе, просторно раскинувшемся у подножья высоких гор, много и других старых построек, среди них - дом отца Негоша, два десятка церквей. В доме сторожа музея - Душана Поповича почти вся обстановка современная, в углу - роскошные, с тонкой резьбой, гусли. Потом я убедился, что в Черногории нет почти дома, где бы в красном углу не висели гусли: можно не уметь играть на них и не петь песен о юнаках, но иметь собственные гусли считается едва ли не обязательным. Душан Попович слывет хорошим гусляром, но петь отказывается: в семье - корота, т. е. сорокадневный траур по умершему родственнику, и в доме петь не принято. В последующие дни в других деревнях пришлось еще не раз встретиться с такой же ситуацией: поскольку любая семья окружена в деревне родственниками, традиция соблюдается строго. Душан, однако, находит выход: мы отправляемся в небольшую кафану, где петь можно. Странное чувство испытываешь поначалу, слушая здесь гусляра: обстановка кафаны вполне современная, за окном виден наш автомобиль, мы все в комнате - люди вполне современные. Но звуки гуслей, напев и слова эпической песни сразу овладевают слушателями, уводя к событиям и людям далекого прошлого. Со временем я понял, что у черногорцев вообще не возникает какого-либо чувства несоответствия песни нынешней обстановке, потому что им несвойственно ощущение дистанции между историей и сегодняшним днем.

У Душана Поповича был сильный и красивый голос. Он спел несколько отрывков из героических юнацких песен, общее содержание которых было знакомо, но тексты показались не совсем обычными. Гусляр охотно сообщил нам, что слова песен «Смерть Смаилаги Ченгича» и «Горский престол» он выучил из песмарицы Радована Бечировича, который живет в Никшиче и сочиняет песни. Так я впер-вые услышал имя человека, о котором потом еще не раз приходилось слышать от гусляров и с которым в конце концов удалось встретиться. Поповичу шел 51-й год, он родился и вырос в Негушах; братья его умирали один за другим в детстве, и чтобы сохранить жизнь младшему, уберечь его от сглаза и колдовства («от урока и вештице»), мать дала ему прозвище Муйя, использовав турецкое имя. С детства он слушал гусляров, которых тогда (т. е. в 20-30-е гг.) в Негушах было много. Постепенно он овладел искусством пения «уз гусле», а тексты находил в книгах, позднее - запоминал, слушая грампластинки.

Он сам сочинил несколько песен, одну из них, посвященную партизан¬ской войне, Душан-Муйя спел нам. По его словам, эту песню переня¬ли от него в свое время другие гусляры. В исполнении Поповича ощущается артистическая свобода: работая в доме-музее Негоша, он охотно пел под гусли многочисленным туристам из разных стран. Во всем его облике проглядывают черты современного сельского интел¬лигента. Позднее я мог убедиться, что эти качества вообще присущи черногорским гуслярам. Напрасный труд мерить их мерками патри¬архальных понятий и пережитков старины: гусляр, как правило, че¬ловек вполне современный, он крестьянствует, работает на заводе или служит; он знает историю своей страны, нередко он прошел войну... При всем том что-то выделяет его среди окружающих.

Трнине - небольшое село Катунской нахии: мы в самом центре старого и славного черногорского племени цуце. Эти места, по сло¬вам одного историка, - «крепость, созданная самой природой». Не перечесть всех битв, отражений нашествий, осад, вылазок против ту¬рок, связанных с этими местами. Но есть имя, которое все здесь назовут первым: Никац из Ровиня. Предание сохранило память о его внешно-сти: небольшого роста, тонкий в поясе и широкий в плечах, больше¬головый, с черными крупными глазами и громадными усами, которые он, отправляясь в путь, подвязывал за шеей. Человек большой мудро¬сти и быстрого ума, скорый на решения, он был простой скотовод и способнейший и бесстрашный военачальник. Его подвиги и смерть воспеты эпосом, и любой современный гусляр знает песни о Никаце из Ровиня, тем более что они напечатаны в сборнике Негоша (см. об этом в следующей главе нашей книги). Каждый черногорец расскажет вам историю его гибели, невольно соединяя реальные подробности, сохраненные преданием, с мотивами эпической песни: однажды но¬чью дом Никаца окружили турки, их начальник Якшар стал громко похваляться своими победами и упрекать юнака, что тот прячется в пастушеской хижине. В ответ на это раздалось: «Эй, турецкий паша, вот я, Никац. Где бы я ни был, никогда не прятался!» Они бросились навстречу друг другу, одновременно прозвучали их ружья, и оба упа¬ли мертвыми. Турки унесли голову Никаца.

Каменистой тропкой мы поднимаемся к сельскому кладбищу. Долгие десятилетия могила героя находилась за его оградой - обы¬чай не разрешал хоронить обезглавленное тело по всем правилам. Только лет двадцать назад могила была перенесена в центр кладби¬ща. На камне надпись: «Славнейшему черногорскому юнаку и неуст¬рашимому атаману ("харамбаше"), боровшемуся против турецких насильников».

В Трнине есть несколько гусляров, но нас тут же предупреждают, что петь они не станут из-за короты. На обратном пути останавливаемся в селе Кучишта - здесь нам уже подготовили встречу с гусляром. В комнату заходит высокий крепкий черногорец Джюро Перишин Калуджерович. Ему 58 лет, ис¬кусству пения под гусли начал учиться с детства и лет в 15 уже хоро¬шо пел. Тексты он берет частью из сборников (в том числе и из книги Негоша «Српско огледало»), частью же - от гусляров. Запомнить очень большой текст для него не составляет труда. Джюро с неодоб¬рением говорит о сыне, который должен по многу раз прочитать учебник, чтобы запомнить заданное. Он, Джюро, прочтет или услы¬шит один раз - и ему достаточно. К тому же петь или говорить десетерцем - дело очень легкое. Он знает людей, которые могут говорить десетерцем сколько угодно и о чем угодно. Джюро поет нам свои любимые песни - «Женитьба Вука Станишича» и «Смерть Смаил-аги Ченгича». Перед началом пения он разогревает над плитой гусли, чтобы кожа натянулась, иначе звучание будет дряблым.

Гусляр начинает всегда с музыкального вступления, по нескольку раз проигрывая фразы. Голос его включается как-то неожиданно, вдруг, будто на середине одной из фраз. Самое важное и сложное в искусстве гусляра - это гармоническое сочетание голоса и гуслей. Много раз я спрашивал певцов, какой гусляр, по их мнению, хорош, и неизменно звучал ответ: у хорошего гусляра звук гуслей сливается с голосом, и тот и другой звучат слаженно. Для гуслей требуется голос мужской, крепкий, уверенный. Хороший гусляр еще и тот, который по ходу песни умело «меняет голос», переходит с одной мелодии на дру¬гую: эпическая песня долгая, и надо следить, чтобы слушателей не уто¬мило пение, а для этого как раз и нужно время от времени «менять го¬лос». Однако нельзя это делать механически; надо знать, какой «голос» лучше всего соответствует какому месту песни, каким эпизодам, и т. д.

От Джюро я узнаю еще несколько важных подробностей, которые, как потом постепенно выяснится, вообще характерны для искусства гусляров. У каждого гусляра - свой «голос», точнее - несколько «голосов», т. е. напевов. Многократно слушая других певцов и овла-девая сложным искусством пения под гусли, он постепенно выраба¬тывает свой «голос». Любопытно, что гусляры знают «голоса» дру-гих певцов и могут их воспроизвести. По моей просьбе некоторые певцы имитировали других - хороших, по их мнению, гусляров, в том числе и покойных, чьи «голоса» они давно не слышали. Джюро утверждал, что он способен воспроизвести голоса всех гусляров, которых когда-либо слышал.

Разумеется, различия между гуслярами касаются не только напе¬вов в собственном смысле слова, но и всей совокупности применяе-мых выразительных средств, характера экспрессии, особенностей согласования «голоса» с гуслями. После встреч с десятком гусляров можно уже пытаться различить разнообразие манер и приемов и на¬личие разных стилей.

Джюро же, по моей просьбе, исполнил юнацкую песню без гуслей. По его словам, гусляры нередко и охотно поют таким образом - ко-гда оказываются без инструмента где-нибудь вдали от дома, в горах, в пути, за работой... Джюро демонстрирует нам «чистое» пение - -голос его при этом становится громче и сильнее. Есть в таком исполнении особенная прелесть - кажется, будто юнацкая песня вырвалась из тесных для нее домашних стен на простор и разносится далеко по горам. Впрочем, интересен и текст песни: в ней речь идет о сла-вянской солидарности, о помощи России в борьбе Черногории за свободу. «Россия поднялась, чтобы защитить милых братьев своих», «славянское племя».

Мы едем по Лещанской и Црмничкой нахиям, и мои спутники показывают исторические достопримечательности, которые попадают¬ся на каждом шагу и так или иначе заставляют вспомнить эпическую поэзию. Некоторым событиям - уже двести пятьдесят лет, другие происходили недавно, и народная память - через песню, изустное предание и книгу - сохраняет мельчайшие подробности о них.

Машина выносит нас на перевал, и редкий для Черногории про¬стор открывается отсюда: далеко внизу лежит громадная долина реки Зеты, отчетливо видны дома и заводские трубы Титограда. В про¬шлом это была Подгорица (сейчас это имя возвращено городу) - от¬сюда турки предпринимали свои кровавые походы внутрь Черного¬рии. Слева от нас - село Крусе. Здесь 3 сентября 1796 г. черногорцы нанесли жестокое поражение турецкому войску и убили Махмут-¬пашу. По ту сторону ущелья белеет воздвигнутый в назидание всем чужеземным захватчикам монумент: на этом месте был обезглавлен Махмут-паша. Песня, которую мне довелось услышать уже в другом месте, заканчивается словами:

     Молод был вот один парень,
     Но захватил коня Махмутова;
     И другой был такой же,
     Однако унес Махмутову голову.
     Каждый унес память о турках:
     Кто саблю, а кто и знамя,
     А кто и уехал на коне оседланном.

Мы сидим в старом доме моего друга Павле Джоновича в селе Томичи вокруг старого очага, и к нам подсаживается тетка Павле¬ - 85-летняя Милица Джонович. Она вспоминает, как вместе с другими женщинами из Томичей носила к Скадарскому озеру еду для воинов еще во время Балканской войны (т. е. 50 лет тому назад), как потом, в мировую войну, выносила с поля боя раненых, как причитала над убитыми. И ее рассказ не обходится без воспоминаний о гуслях: был в их селе замечательный гусляр Периша, уехал в Америку на зара-ботки («на печалбу») и там пел, а как услышал про войну, так вер¬нулся. Он всегда встречал женщин в окопах под гусли. Милица хо¬рошо помнила многие из этих песен, да теперь забыла.

В течение одного дня мне удалось познакомиться в разных селах с несколькими хорошими певцами. Постепенно становилось ясным, что гусляр в сегодняшней Черногории - не редкость, не диковинка, тем более не пережиток старины. Разумеется, гусляров стало меньше, приходится все время слышать о певцах, которых уже нет и которые славились на всю округу. Но и те, с которыми довелось встретиться, - настоящие народные артисты. Вот Марко Вуячич, ему 50 лет, учился игре на гуслях с детства. В его репертуаре lO-l2 песен, в том числе и из времен последней войны. Марко неохотно говорит о своих успехах, но, видно, не такой уж он посредственный певец, если получал награды на конкурсах. Он подчеркивает, что своих учителей не копирует, а выработал собственную манеру пения. В моей коллекции магнитофонных записей несколько отличных песен от Марка, в том числе одна косовская.

В другом селе, Голмади, мы долго ждали одного гусляра, но неудачно. Тут оказался его племянник Петар Вукчевич, 22-летний сту-дент Высшей поморской школы в Боке Которской. С 5 лет, рассказы¬вает Петар, жадно слушал он дядю Луку и приходивших К нему гус-ляров. Дядя по-настоящему учил его, показывал приемы игры на гуслях. Много раз забирался Петар к дяде в постель и, лежа рядом с ним, набирался гуслярской премудрости. Ему сначала купили малые гусли, а потом он уже перешел на большие. Пока учился в школе, пел на вечерах, а в Боке теперь не поет и боится, что начинает понемногу забывать. Я добавляю к своей коллекции и записи от Петара, в том числе уже цитированную выше песню о битве на Крусе.

Среди гусляров, которых я слушал и записывал в следующие дни, были директор Музея Марка Милянова в Медуне Бечо Милачич, и 27-летний иеромонах монастыря Морачи (я спросил настоятеля мо¬настыря, не знает ли он в близлежащих селах хорошего гусляра, начто он ответил: «Зачем вам искать - у меня есть хороший гусляр»), и служащий Раде Дакович, 33 лет, и рабочий металлургического завода в Никшиче 40-летний Вуко Дринчич. От каждого из них я получил по нескольку отличных песен (много я записывать не мог из-за недостатка времени и их занятости), которые обогатили мою коллекцию, и каж¬дый добавил что-то свое к моим сведениям о гуслярском искусстве. От Вуко Дринчича я услышал совсем новую для меня манеру пения с большими паузами в музыке и с резкими обрывами перед последним слогом.

Благодаря Раде Даковичу, спевшему отрывок песни о битве с фашистами на Сутеске, я ощутил особенную силу и эмоциональное воз-действие нового эпоса.

Неожиданными и радостными оказались для меня встречи с гуслярами-детьми. Первая из них произошла в доме Радована Бечировича, о котором пойдет речь специально ниже. Два внука его - 9-летний Милован и ll-летний Любомир - поначалу стеснялись. В конце кон¬цов их уговорили, и каждый спел по отрывку. Позднее в том же Никшиче я услышал l2-летнего Милету Черанича, который обнару¬жил вполне зрелое мастерство. Мне рассказывали, что дети-гусляры в Черногории не редкость. Их никто не заставляет, они сами, оказываясь в соответствующей обстановке, проникаются духом этого искусства и начинают по-особому слушать и учиться петь. Между прочим, суще¬ствует убеждение, что трудным и своеобразным искусством пения «уз гусле» можно овладеть, лишь если начать учиться ему с 5-6 лет.

В Никшиче - этом сравнительно большом для Черногории и вполне современном городе - я еще раз мог убедиться, насколько широко в народе, в самых разных его слоях, живут память об эпичес¬кой истории и доброжелательный интерес к гуслям и искусству гус¬ляров. Особенно яркие впечатления оставило у меня посещение Об¬щества гусляров и поэтов Черногории имени Вука Караджича. Пред¬седатель общества поэт Йован Чолакович, узнав о моем приезде, собрал свободных от работы членов общества. Несколько часов про¬сидели мы в их клубе - просторном зале, где есть магнитофоны, ра¬диола, на стенах висят почетные награды, добытые на конкурсах, на¬пример, на Международном фестивале в Загребе, афиши многочис¬ленных выступлений в городе и в селах, и, конечно, набор гуслей.

Общество возникло сравнительно недавно, в нем уже более 150 членов, в том числе около 100 «активных», т. е. настоящих гусляров, само¬му старшему из них - 87 лет, самому младшему - 12. Я слушаю рас¬сказ Чолаковича и его товарищей, своеобразный отчет о разносто¬ронней деятельности, читаю устав, рассматриваю грамоты и афиши и скоро убеждаюсь, что это творческий союз людей, глубоко созна¬ющих большое общественное значение своего дела, прямо-таки фана¬тически преданных ему, видящих смысл его в том, чтобы хранить, поддерживать и развивать традиции гуслярского искусства, нести песню в народ, беречь высокое звание гусляра. «Поган и гусле не мо¬гу скупа» (т. е. «мерзость, нечестность не могут быть с гуслями вме¬сте») - это изречение я услышал в клубе гусляров, и оно полно для них реального жизненного значения. Члены клуба - люди сегодняш¬него Никшича, рабочие, служащие, пенсионеры, учащиеся. Они рады встрече с русским ученым: в России будут знать о работе Общества - значит, оно действительно необходимо и полезно.

Здесь я впервые вижу столько гуслей сразу. Они сделаны искусны¬ ми мастерами в разное время, и каждый инструмент по-своему непо¬вторим и оригинален как произведение искусства. Дека и шейка гус¬лей обычно украшаются искусной резьбой в виде тонкого орнамента, листьев, цветов, иногда вырезаны какие-нибудь слова. Но больше всего внимания мастера уделяют верхней части - головке («главе») гуслей. Она часто сделана в форме благородной головы коня или горного козла; а вот два фантастических змея, над которыми распро¬стер крылья сокол, или же изображение Негоша, воевод. Смычок ¬«гудало» тоже делается с большой фантазией, в виде змеи или звери¬ной фигуры, и украшается богатой резьбой.

В конце встречи меня ждали неожиданности. Председатель торжественно вручил мне диплом и билет почетного члена Общества - «в знак признания искреннего участия в развитии Общества», а вместе сними в подарок настоящие, «живые» черногорские гусли. Такого верха у гуслей мне еще не приходилось видеть: в овале – нагрудный портрет Негоша, ниже два овальных изображения - Карагеоргия и Милоша Обилича; громадный колок имеет форму змея, а по сторо¬нам руки воинов протянулись С саблями... Потрясенный таким щед-рым выражением дружбы, я обещаю им исполнять свои обязанности члена Общества и выражаю сожаление, что вряд ли сумею научиться играть на гуслях: ведь искусству этому - они сами говорят – надо начинать учиться с самых ранних лет...

В последний день уходящего 1972 г. я сижу на веранде дома Васо Вукичевича-Сарапа в Будве. Далеко внизу мягко стелятся темновато-¬голубые волны Адриатики. В двориках небольшие апельсиновые де¬ревья гнутся под тяжестью плодов. Мой друг Васо - настоящий чер¬ногорец, человек удивительной и вместе с тем типичной для его по¬коления судьбы. Он родился и вырос близ Цетине. Он помнит годы австрийской оккупации и первого в его жизни русского – бежавшего из плена офицера, который укрывался за их домом. В 17 лет Васо включился в революционное движение, в 21 стал коммунистом, де¬вять раз его арестовывали, он был приговорен к смертной казни, чу¬дом спасся. 13 июля 1941 г. он с группой товарищей, отняв винтовки у итальянцев, вступил в народно-освободительную войну. Прошел ее всю до конца, закончил полковником... Слово «пенсионер» плохо вяжется и с обликом Васо, и с его кипучей общественной деятельно¬стью. У него совершенно особое отношение к России. Васо помнит песни, которые пел дед; помнит, как дед сажал его на колени и учил водить смычком по гуслям; помнит первую свою песню - о трех ко¬совских юнаках. Эпическая гуслярская песня вошла в его жизнь есте¬ственно и органично. Ему доводилось петь и в тюрьме, и во время войны. Васо помнит, как он пел партизанам песню о гибели Вуядина, замученного турками. «Эти песни учили нас, как держаться в борь¬бе». Васо и сам складывал песни, особенно после войны.

От Васо я услышал одно очень важное дополнение к характеристике искусства гусляра. «Хороший гусляр, - сказал он, - тот, кто может тоном, голосом передать описываемое в песне событие так, чтобы слушатель его как бы увидел». Гусляр варьирует характер ис¬полнения: пока повествование течет спокойно, так же спокойно он поет, но он должен уметь передать переход к событиям острым, кро¬вавым.

Я прошу Васо показать мне, как это делается, и записываю его пение на магнитофон. Он поет о знаменитой встрече Милоша Обилича с Муратом, и, действительно, перед глазами как будто встает вся кар¬тина и прежде всего, конечно, образ сербского юнака, повергающего насмерть своего врага. Я записываю варианты его напевов, которые он меняет в зависимости от содержания песни, записываю его имита¬ции голосов других гусляров, его исполнение под гусли лирических песен и т. п.

Но главное, может быть, в беседах с Васо - это выраженное им в наиболее полной и ясной форме убеждение в великом национальном, историческом, нравственном значении для народа Черногории эпи¬ческих гуслярских песен и самого искусства пения под гусли.

Увы - это была моя последняя встреча с Васо, спустя несколько лет он ушел из жизни, и мне осталось лишь в своих работах о черно-горской эпике не раз упоминать его имя и ссылаться на его опыт, а книгу свою «Героический эпос черногорцев» посвятить его памяти.

И теперь - о личном творчестве черногорских гусляров. Я остав¬ляю в стороне те случаи, когда хранители эпической традиции не огра¬ничивались исполнением «чужих» песен, но создавали и свои: как правило, речь шла о нескольких песнях, откликах на что-то из совре¬менности, не выходивших за пределы привычной эпической стили¬стики и сюжетики.

На другом полюсе современного творчества находятся многочис¬ленные литературные сочинения, выполненные чаще всего десетерцем и содержащие множество внешних примет традиционной юнацкой песни. Анализ образцов такой поэзии, претендующей на принадлеж¬ность современному эпосу, дал Вук Минич, к статье которого мы и обращаемся [Мiniс, 1990, s. 57-64]. В 70-е гг. получили распростране¬ние небольшие книжечки («издание автора»), содержащие одну или несколько «песен», сочиненных самодеятельными поэтами или, как они сами себя называют, «народными гуслярами». Темы их взяты из истории - эпической или реальной, и из современности (например, о сооружении железной дороги Белград-Бар, событии действительно эпохальном для Черногории; о разных происшествиях трагического характера; о политических событиях - вплоть до партийных съездов и др.). Один автор воспел в 24 песнях историю своего края. Язык пе¬сен - «удивительная мешанина современных выражений и традици¬онного языка», некоторые традиционные символы трансформируют¬ся. Вук Минич приводит длинный ряд формул из народной поэзии и тут же - выражения современные, вроде: «фонд за награду», «Bojнa пошта», «фиjатова машина» и др. Что резко выделяет рассматривае¬мые песни из эпической традиции - это обязательное стремление их авторов к рифме (<<песня - не песня, если она не рифмуется»). Риф¬мы - самые простые, как правило, грамматические («стиже - поди¬же», «носи - поноси»).

Вук Минич справедливо усматривает в этом потоке творчества проявление деформационных процессов, ничего хорошего для под-линной эпической традиции не сулящих. Он присоединяется к оценке, которую дал аналогичным явлениям Вл. Недич. Повторим и мы вслед за сербским ученым: «Упомянутый вид литературы далек и от под¬линной народной поэзии и, по существу, от искусства вообще»(Недиh, 1976б, с. 226].

На этом фоне по-иному выглядит творчество Радована Бечировича. Еще до встречи с ним мне приходилось слышать о нем как совреенном создателе новых эпических произведений, и некоторые гусляры говорили мне, что такую-то песню они взяли из книг Бечировича. В Никшиче я в течение нескольких часов был гостем в его доме. Ему было тогда около 75 лет. Небольшого роста, крепкий, подвижный, он был полон жизни (умер он недавно, перевалив за 90, и, рассказывали мне, чуть не вся Черногория провожала его в последний путь). Сочинять и петь Бечирович начал в лагере для военнопленных в 1917 г. Источниками его песен были и живые впечатления (например, он воспел битву при Мойковце 1915 г., участником которой был сам), и старый эпос, который он перепевал по-своему, и книги по истории. Р. Бечировича можно считать поэтом-историком, соединяющим эпический подход к событиям с элементами документальности и современного осмысления. Характер его творчества наглядно открывается в его книге 1969 г. «Нагоркинье: Збирка». Здесь первой идет огромная по объему «Косовска битка 1389». Сочинена она в десетерце, с обязательной рифмовкой двух соседних стихов и представляет собою авторское переложение Косовской эпопеи с распространением ее отдельных частей и кое-какими дополнениями.

Спеть эту эпопею в наше время вряд ли возможно, но я слышал в исполнении Душана Поповича часть ее. Очевидно, что для гусляров некоторые, во всяком случае, произведения Бечировича оказываются привлекательными: в них есть поэтическая экспрессия и они не режут ухо нарушениями традиционной поэтики. Книга 1969 г. составлена из нескольких цик¬лов. «Косовска битка» - это как бы вступление к ним. Первый цикл - «Горски престол (Трагом црногорске историjе)». В цикле четыре песни на исторические темы, в том числе опять перепевы старой эпики. Отдельный раздел посвящен Мойковацской битве 1915 г. Здесь иной язык и другой стиль: Бечирович, в отличие от многих современных ему «народных гусляров», понимает, что битву 1915 г. нельзя описать в традиционной юнацкой манере. Не скажу, чтобы его здесь преследовала удача: песня «прозаична», Бечировичу не удалось найти соответствующий язык, а попытки «оживить» слог оказывают¬ся довольно-таки банальными. Более или менее удачны краткие, типа эпических эпитафий, стихи из раздела «Бесмертници» и исполненные в духе юнацких песен (в том числе - переработки известных юнац¬ких сюжетов) «Косовске легенде». Среди них - «Смаил-ага Ченгич», которую, наряду с традиционными версиями, поют нынешние гусля¬ры. Душан Попович спел ее мне, и потом, сопоставляя его отрывок с текстом книги Бечировича, я нашел легкие изменения.

Общее мое заключение таково: произведения Р. Бечировича входят в устную традицию - преимущественно те из них, которые в наибольшей степени близки содержанию и стилю старой эпики. По-видимому, современных гусляров не только не шокирует, но и чем-то привлекает стиль его перепевов.

Прошло порядочно времени, пока я снова попал в Черногорию и постарался возобновить свои полевые исследования эпической традиции. Я побывал и в новых местах, куда не мог попасть в 1972 Г., и повторил некоторые посещения. К сожалению, мне не удалось встретиться ни с одним гусляром из тех, кого я узнал когда-то. Общее мое впечатление от поездок конца 80-90-х п. - живое гуслярское искусство постепенно и неуклонно идет к угасанию. Все труднее найти в селе гусляра, тем более - известного, все ограниченнее репертуар, все сильнее ощутимо влияние книги на усвоение эпоса и, кажется, все меньший отклик находит живой эпос в обществе. Конечно, эти мои впечатления требуют проверки, нужны широкие обследования, социологические опросы и пр., но, с другой стороны, - ничего этого не требовалось 25 лет назад, чтобы сделать заключения, изложенные выше. Собственно, процесс, который я по ученой инерции определяю словом «угасание», закономерен, просто в Черногории, как и в некоторых других местах на Балканах, он задержался на десятилетия. Кроме того, само функционирование живого эпоса в Югославии нашло благодатную почву в исторических обстоятельствах и в быту и менталитете народа. Факторы того же рода (но иные по своему содержанию) теперь обусловили оживление процесса, по сути своей универсального и неизбежного. Он, я уверен, не будет носить характер «обвальный», в чем-то даже окажется незаметным для повседнев¬ного глаза, его легче будет наблюдать «со стороны». Не исключено, что долгое время живая эпическая культура будет существовать в формах фольклоризма, т. е. формах переходных. Во всяком случае, нет пока оснований закрывать тему «современное искусство черногорских гусляров».

Источник: Путилов Б.Н. Экскурсы в теорию и историю славянского эпоса. - Спб.: "Петербургское востоковедении", 1999. - 288 с.

Хотите быть в курсе всех новостей из мира музыки, моды, кино и искусства? Следите за анонсами самых интересных статей на Facebook, Вконтакте и Google+. Подписаться на RSS можно здесь.

Дорогие друзья! Мы всегда с большим интересом читаем ваши отзывы к нашим публикациям. Если статья "Черногорскне гусляры в прошлом и настоящем" показалась вам интересной или помогла в работе или учебе, оставьте свой отзыв. Ваше мнение очень важно для нас, ведь оно помогает делать портал OrpheusMusic.Ru интереснее и информативнее.

Не знаете, что написать? Тогда просто скажите «СПАСИБО!» и не забудьте добавить понравившуюся страничку в свои закладки.

ДОБАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ

ОБСУДИТЬ НА ФОРУМЕ

2010-09-14

Теги: гусли, гусляры, музыка черногорцев, НАРОДНАЯ МУЗЫКА

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ