Да здравствует монсиньор кардинал де Рец,

Архипастырь - фрондёр, стрелок и борец,

Защитник гонимых, надежда наших сердец!

Его не пронзает шпага, его не подкупит льстец.

Он - всем французам отец.

Да живет долгие годы наш монсиньор де Рец!

Слова распеты на обычную банальную фанфару - примитивную фигурацию мажорного трезвучия.

И это все.

«Фронда» (fronde) по-французски означает «праща». Однако эта боевая плебейская эмблема призвана была занавесить совсем иное, подлинное социальное лицо движения, более близкого гугенотскому протестантству (без его религиозной окраски), чем Жакерии XV века. Политическая армия повстанцев в 40-х годах состояла из некоторого количества зажиточных и бедных горожан, купечества, мелкого чиновничества магистратов и низов духовенства, которые, однако, почти полностью стушевывались перед гораздо лучше вооруженным и организованным мелким дворянством: это последнее представляло кадровых фрондёров, образовавших наиболее компактное большинство движения.

Политические песни и гимны создавались, как правило, в тех слоях населения, где всего выше культура, образованность и, главное, где яснее осознаны цели борьбы. «Марсельеза» была создана армейским офицером Руже де Лилем. Патриотические песни нидерландских гёзов слагались юношами из знатнейших семейств страны (они лишь переодевались нищими, «гёзы» и означает «оборванцы», «бродяги»). Лучшие гимны революционных чехов возникли среди мятежного рыцарства (Ян Жижка, Ян Криштоф Гарант), иные написаны были образованнейшими энциклопедистами-просветителями эпохи - Яном Амосом Коменским, а до него - ректором Пражского университета Яном Гусом.

Обладала ли французская Фронда XVII века подобным слоем высококультурных «слагателей песен» хотя бы в потенции? Да, обладала. Нам это может показаться парадоксом, но то была высшая знать страны, цвет аристократии - де Конти, Бассомпьер, Лонгвили, герцог Бофор со своим окружением, авантюрным и воинственным, даже сын Генриха IV и брат Людовика XIII Гастон Орлеанский - все они отступились от королевы и ее фаворита. Недаром это крыло Фронды прозвали «партией принцев». Они примкнули к Фронде не для того, чтобы, как говорил впоследствии Сен-Жюст, «забросить якорь в будущее» и биться за интересы народа, но в основном в целях узко утилитарных, сословных, династических: одни мечтали о расширении своих владений; другие - об устранении Мазарини и о возврате ко временам Ришелье; третьи видели в поражении Анны Австрийской средство ослабить испанские связи трона и двора, связи, противоречившие их великодержавным планам, и особенно планам укрепления господства Франции на южных морях. Прелаты церкви, вроде кардинала де Реца, хотели укрепить позиции своего клира, потеснив и ослабив королевскую власть. Были и честолюбцы, и попросту политические авантюристы, рвавшиеся к наживе или к политическому могуществу.

Фронда была для них крупной политической интригой; горожане же мыслились и действовали как политическое оружие, огнеопасная игрушка в их руках. Потому важнейшей целью обеих враждующих сторон стало обуздание масс, дабы вызванное ими движение не переплеснулось через верноподданнически-конституционные границы. Все сохраняли верность Бурбонам, даже те, кто, испытав воздействие человеколюбивой поэзии «Плеяды», отважной романтики Сирано де Бержерака и религиозной этики Паскаля, искренне сочувствовали «униженным и оскорбленным» королевской монархии. Но вещи имеют свою логику. Сыграл роль и английский пример. Стоило горожанам-антимазаринистам схватиться за оружие - и человеколюбивые филантропы пугливо шарахались в сторону. Так по спинам булочников и мясников, стекольщиков и башмачников, лакеев и беглых монахов, белошвеек и трактирщиц доверенные люди принцев и епископов пробирались в парламент и магистраты, даже на командные посты буржуазно-разночинного фрондёрского ополчения.

Мы далеки от мысли, будто у «партии принцев» не было политических песен en tout lettres. Она все же имела их и - более того - была единственной партией, располагавшей этим несравненным оружием. Такова была традиция, таково было воспитание Сам Арман Дюплесси, герцог Ришелье, вопреки высокому духовному сану, с увлечением писал пьесы для театра. Итак, высшая знать не на шутку забавлялась искусством и фрондировала с песнями на устах. Но партия, пришедшая к руководству движением с главной целью извлечь из него выгоду, а потом предать его, - такая партия неспособна вдохновить людей на создание политических песен, глубоких и сильных, песен, которые могли бы запасть в сознание масс и быть пронесены ими через столетия. К тому же художественное сознание этой элиты французских феодалов было воспитано прежде всего на поэзии де Бансерада и Вуатюра, на живописи Буше и Ланкре, на музыке пасторалей маршала Сент-Эвремона и Ballet comique de la Reine (Комический балет королевы) времен Генриха III. Потому песни Фронды неизменно оставались не боевыми, но лишь поверхностно полемичными по содержанию («антимазаринады») и в громадном большинстве случаев не имели своих оригинальных мелодий: их заменяли все больше входившие в моду timbres - подтекстовки широко популярных напевов прошлого: «Vive Henry quatre»,«Malbrouck s'en va-t'en guerre», «En revenant de Lorraine» («Vigne, vigne, vignolet») и других. Вот один из типичных текстов - маленькая баллада-timbre на мелодию «Vignolet», сохранившая метр и даже некоторые сюжетные мотивы знаменитой песни * (* Слова и напев «Vignolet» см.: Розеншильд К. История зарубежной музыки, вып. 1. М., 1977, с. 121):

Из Парижа выезжаю в Сен-Жермен. *

Люди пляшут, люди жаждут перемен.

Бил ли час для радости такой?

Кто-то машет окровавленной рукой:

Пляшем мы ballet comique de la Reine,

Обезглавлен итальянец Мазарен!

Ax, хитер каналья кардинал:

Берегитесь, чтоб он вас не обыграл! **

(* Мазарини, бежавший в разгар Фронды из Парижа с королевской семьей, укрывался в Сен-Жерменском дворце).

(** Эквиритмический перевод автора).

Конечно, это не более как пародия, стилизованная в псевдонародной манере, подчеркнуто грубоватая, даже с устрашающими мотивами (не шутите: призрак эшафота!), но доминирует в ней все тот же modus dicendi, способ изъяснения, остроумно-колкий и, в сущности, изысканный, какой так характерен для политических эпиграмм «с оглядкой на фольклор», - modus, типичный для фрондирующей знати того времени, когда она заигрывала с народом, скрывая стилет или шпагу в складках скромного и демократичного плаща, наброшенного поверх железной рыцарской кольчуги.

Однако события обернулись именно так, как распевалось в балладе-timbre «En revenant de Paris». За спиной стихийно разбушевавшихся горожан «партия принцев» в глубокой тайне заключила соглашение с Мазарини и королевой против народа, выговорив себе многочисленные выгоды и уступки (земли, титулы и должности в административно-чиновной иерархии). И когда это «сердечное соглашение» состоялось, на массы горожан обрушились встречные удары с двух сторон. Парижу уготована была участь Ля-Рошели: войска Анны взяли его измором. Фронда была подавлена и раздавлена. Несмотря на неимоверную пиротехнику, на судьбы феодализма и бурбонской монархии она не оказала влияния, если не считать некоторого усиления центробежных тенденций среди дворянства, импульса к ускоренной организации и консолидации крупной и средней буржуазии и достижения того равновесия, на основе которого французский абсолютизм с последней трети XVII века достиг кульминации, затмившей воспоминания о правлении Людовика XI, Генриха IV и кардинала Ришелье.

Таковы причины и обстоятельства классовой борьбы, благодаря которым объективные последствия Фронды выразились в результатах, совершенно безразличных для народа. Он не оставил о ней своих, народных песен в наследство XVIII, XIX, XX векам. Одни не сохранились, другие были стерты и деформированы, третьи - заглушены более звонкими и сильными голосами, четвертые не родились вовсе. Таков был приговор истории, а он всегда справедлив, поскольку обусловлен объективными законами, направляющими течение исторического процесса. Потому «En revenant de Paris» давно не поют больше, a «En revenant de Lorraine» вся Франция поет вплоть до сегодняшнего дня. Мазарини и в самом деле перехитрил, обыграл парижан и умер через целых десять лет после того, как Фронда была разгромлена. О нем скоро позабыли, а виноградничек Марго, война и капитаны остались у Франции по сию пору и все еще не дают забыть о своем существовании. Всякому свое. Народ не хранит в своей музыкальной памяти излишнего и ненужного ему материала. Он выше этого и постольку величаво проходит стороной. Отсюда - поучительный вывод для исследователя. Ему жизненно необходимо знать не только, как и почему возникают и поются песни, но и то, как, когда и почему именно «народ безмолвствует», и тогда их нет. Так обстояло дело с песнями Фронды.

Источник: К. К. Розеншильд Музыка во Франции XVII - начала XVIII века. - М.: "Музыка", 1979.