Также и Неаполь произвел нескольких певцов, равно славных красотою голоса и совершенством игры.
Аббат де Сен-Ном
Спакканаполи на Пьяцца деи Джероломини напротив церкви того же названия - ни
посетитель, любящий Неаполь, ни музыковед, ищущий в былой столице остатки барокко, не
могут не испытать душевного трепета, сворачивая влево от часовни и входя в украшенную
гербом и латинской надписью дверь.
Миновав коридор, вошедший окажется в средоточии уже
не существующей консерватории Нищих Христовых - в квадратном дворе с единственной
пальмой посредине, окруженном двух- и трехэтажными постройками, в которых некогда
располагались спальни и классы юных учеников. Теперь там ночлежка. Всякий, кто посещает
это напоенное историей место, может вообразить, как чистые и нежные голоса кастратов
доносятся из окон второго этажа, мешаясь с какофонией самых разных инструментов, на которых другие почти бок о бок играют тем временем на первом этаже - и как Гаэтано или
Франческо Дуранте пересекают двор, чтобы присоединиться к ученикам... Так Неаполь на
миг возвращает нам мимолетные образы блистательного прошлого.
Неаполитанские консерватории
Появление этих школ тесно связано с прискорбным положением городской бедноты в конце
XVI века. Часть городского населения жила тогда в столь чудовищных условиях, что
благотворители вынуждены были прибегать к весьма масштабным мерам, хотя поначалу
музыка к благотворительности отношения не имела. Самые старые документы, связанные с
основанием консерватории Сайта Мария ди Лорето, датируются 1537 годом, чуть позже
являются еще три школы: в 1584 году консерватория Пьета деи Турки-ни, в 1589-м -
консерватория Нищих Христовых и, наконец, около 1600-го - консерватория Сант-Онофрио в
Капуане. Все четыре были задуманы прежде всего как учебные заведения, в которых можно
приютить и выучить сирот и детей из беднейших семейств.
Вторая половина XVI века была для неаполитанцев непрекращающимся бедствием:
непомерные требования испанского правительства, разорительные налоги, гнет откупщиков,
да еще и неурожайные годы, повторяющиеся эпидемии чумы, извержения Везувия, войны - в
итоге тысячи семей оказались на грани голодной смерти.
Создание четырех благотворительных заведений, совпавшее по времени с подъемом религиозной пропаганды эпохи
контрреформации, немного облегчило участь этих несчастных. Как всегда, всё началось с
частной инициативы. Основателем школы Санта Мария ди Лорето был простой сапожник,
имевший в виду организовать нечто вроде профессионального училища. А между тем скромный францисканец добился от церковных властей признания школы Нищих Христовых -
потому-то эта консерватория оказалась под контролем Церкви, в то время как другие три
подчинялись светской администрации сначала испанского вице-короля, затем австрийского вице-короля и, наконец, короля
неаполитанского. Общей целью всех этих школ было принять детей, оказавшихся нищими
или беспризорными, или сиротами, или без отца, а затем не просто обеспечить их кровом и
пропитанием, но и дать им сколь возможно хорошее литературное и религиозное образование.
Учителей было немного, и все духовного звания.
Поворотным моментом стала середина XVII века. Небывалый расцвет музыкальной жизни
почти во всей Италии в сочетании с недостатком хороших композиторов и певцов для
сочинения и исполнения церковной музыки вынудили Неаполь вступить в соперничество с
музыкальными учреждениями других городов, тем самым избегая зависимости от них. Вот
так четыре сиротских приюта, существовавшие к тому времени уже несколько десятилетий,
оказались преобразованы в музыкальные школы, которым предстояло стать лучшими
школами столетия. Новообре-?енные амбиции этих школ заключались в том, чтобы
сохранить, усовершенствовать и передать грядущим поколениям музыкальную традицию: от
conservare, «сохранять», и родилось тогда в Европе слово «консерватория», навсегда затем
вошедшее во все словари.
Первые организационные последствия наступили очень скоро: число учеников и учителей
резко возросло, к преподаванию были допущены миряне, а юные кастраты, в соответствии с
надолго установившейся модой, сформировали в каждой из школ особые учебные группы -
«классы для детей, у которых детей никогда не будет», как выразилась по этому поводу мадам
дю Боккаж.
В финансовом отношении консерватории удавалось преуспевать вплоть до начала XVIII века,
затем
50
начался постепенный упадок, длившийся до 1743 года, когда закрылась самая выдающаяся из
них, консерватория Нищих Христовых. Сначала школы содержались на пожертвования, и
ученикам, именовавшимся figlioli, «ребята», вменялось в обязанность просить на городских
улицах милостыню, протягивая прохожим корзинки; другие такие корзинки были поставлены
в церквах для подаяния прихожан. К милостыне добавлялись заработки самих детей, которые
были певчими на воскресных службах, в процессиях, на похоронах и при рукоположениях
священников, так что в документах различаются «очередные концерты* (musici certi), то есть
еженедельные выступления, и «внеочередные концерты» (musici incerti) по случаю какого-
нибудь события.
В действующей консерватории св.Петра в Маджел-ле хранится в настоящее время целая
коллекция бухгалтерских книг (libri maggiori) всех прежних консерваторий, кроме школы
Нищих Христовых, чьи книги находятся в резиденции епископа. Из этих документов можно
получить подробные сведения о доходах и расходах (introiti и esiti). Доходы неизменно
подразделяются на пять статей: musiche, figlioli angioli-ni, figlioli d'assistenza, esequie, introiti
diversi, то есть от концертов, от «ангелочков», от служек, от похорон к «разное».
Вторая
статья самая интересная: она подразумевает двухвековую традицию участия юных учеников,
обычно кастратов, сначала в бодрствовании у гробов умерших детей и затем в их похоронах -
учеников этих наряжали херувимами, и они приносили хороший доход, так как детская
смертность в те времена была высокой.
В XVII веке доход начал расти по всем пяти статьям: бывало, например, что частные лица
заключали соглашение с одной из консерваторий, чтобы к ним
51
в домашюю часовню дважды в неделю присылали детей для пения литаний Богоматери. В
документах зафиксированы также все запросы о платных мессах, которые следовало
отслужить в консерватории, причем с пояснением, в какой часовне следует служить, в главной
или в боковой. Наконец, некоторые приходные книги именуются«наследственными» и
сообщают о завещаниях, сделанных богатыми неаполитанцами в пользу консерваторий:
нередко завещался даже дом, но с условием, что школа возьмет на себя заботу о похоронах
наследодателя и о том, чтобы отслужить по нему оговоренное количество заупокойных месс.
К сожалению, при всех своих доходах консерватории всегда, особенно в XVIII веке,
испытывали весьма значительные денежные затруднения.
Конечно, приходилось содержать, в
зависимости от размера школы, от ста до трехсот детей, да притом платить учителям и
прислуге и хоть как-то ремонтировать помещения - но нельзя забывать также о дурном и
неэффективном управлении, из-за которого воспитанникам нередко приходилось жить почти
в нищенских условиях. В XVIII веке к долговременному финансовому упадку добавились
столь характерные для того времени бунтарские настроения, что в конце концов и привело к
постепенному исчезновению консерваторий.
Внутренний распорядок и повседневная жизнь
Система управления во всех четырех школах была жестко иерархической, и те, кто был на
вершине пирамиды, наблюдали за ежедневными делами издали, в основном оставляя их на усмотрение
ректора. Характерным примером может служить Сайта Мария ди Лорето, где при президенте,
чья почетная должность предполагала почти королевские полномочия, состояли шесть
попечителей, деливших между собой управление различными аспектами консерваторского
быта: одному были поручены гардероб и ризница, другому - здания и наемные помещения,
третьему - музыкальные и иные занятия, четвертому - концерты и доходы, пятому -
юридическое обеспечение, наконец, шестому - пища и привилегии. Если один из попечителей
покидал свою должность, он предлагал три кандидатуры, из которых выбирался его преемник,
утверждаемый затем королем.
Эти шестеро попечителей, все миряне, начальствовали над группой директоров, которые
обычно были духовного звания и постоянно проживали в консерватории.
Главным среди
директоров был ректор, за ним вице-ректор, затем управляющий хозяйством (maestro di casa),
несколько префектов, распорядитель (он отвечал за еду), несколько капелланов и ризничий, и
у каждого в подчинении было несколько слуг - все они присматривали за детьми, вернее, за
мальчиками, так как только в консерватории Сант-Онофрио был особый дом для
воспитанниц, а в других неаполитанских приютах для девочек музыке не учили. Ближе всего
к директорам стояли учителя, миряне и духовные, но они были не обязаны жить в
консерватории. «Академические» учителя преподавали гуманитарные предметы - грамматику,
риторику, богословие и философию; учителя геометрии и естественных наук появились лишь
к концу XVIII века. Еще ниже стояли на служебной лестнице учителя музыки, преподававшие
игру на инструментах и под-
53
чинявшиеся maestro di capella, который отвечал за обучение музыке, подразделявшееся на
обучение композиции, пению и гармонии. Иногда у него бывал помощник.
Сайта Мария ди Лорето очень гордилась, когда сумела взять на место учителя в 1663 году
знаменитого Франческо Провенцале, а в 1739 году - самого Николо Порпора. В протоколе от
11 июня 1739 года можно прочитать официальный отчет о назначении Порпора, «одного из
лучших учителей нашего города, стяжавшего известность не только здесь, но и в других
городах и даже в других странах».
Чуть позже, 25 апреля 1742 года пришла очередь
Франческо Дуран-те, еще одного великого неаполитанского маэстро.
Сегодняшний читатель скорее всего не найдет ничего забавного во множестве правил,
регулирующих буквально каждый шаг учеников и учителей, хотя правила эти кое в чем
напоминают о суровой дисциплине, господствовавшей в монастырских школах во времена
наших родителей и дедов. Попробуем вмес-. те с одним из только что принятых юных
кастратов проследовать через весь набор «Правил и статутов консерватории делла Пьета деи
Туркини.
Итак, уже официальное вступление в число учеников являло собой неизменный ритуал.
Мальчик исповедовался, причащался и преклонял колена перед алтарем - там был ректор,
держащий подрясник и стихарь, которые предстояло носить ученику. После краткой молитва
ректор благословлял одежды, затем все figlioli стоя пели «Veni creator spiritus» («Снизойди,
дух-творец»), затем двое служек помогали ученику надеть облачение, а все присутствующие
читали молитву Богоматери и пели псалом Давидов «Ессе quam bonum» («Сколь хорошо и
радостно братьям жить в единении» - в завершение этой торжественной церемонии ректор произносил еще одно благословение.
В сущности, после официального зачисления ученик вступал в консерваторию, как другие в
семинарию или в монастырь: изучение музыки становилось теперь его призванием, всецелым
служением славе Господней. Выбор дальнейшей карьеры оставался, разумеется, личным
делом певца, но никто бы не удивился, предпочти он Церковь театру, так что получаемое
учениками образование всегда включало искусно совершенствуемые попечителями и
директорами религиозные упражнения. Священным долгом воспитанника была исповедь:
мальчикам до двенадцати лет полагалось исповедоваться каждую неделю, старшим - каждые
две недели. При пробуждении от сна -зимой в полседьмого, летом без четверти пять -юный
кастрат, едва вставши с постели, должен был вместе с соседями по спальне запевать «Laudate
pueri dominum» («Хвалите Господа, отроки»), причем каждая спальня делилась на голоса с
соседней, и с этим пением он должен был одеться, заправить постель и умыть лицо и руки.
Затем по звуку колокола все отправлялись в часовню для получасовой молитвы, за которой
следовала месса - ее служил один из префектов. Затем в течение дня мальчики еще несколько
раз молились, в одиночку и вместе, вплоть до вечерней медитации в часовне. После этого
ученик мог отправляться спать - зимой около десяти, а летом не позднее половины
двенадцатого. И весь этот распорядок религиозного обучения детей подробно расписан в главах 4, 5 и 6-й «Правил и статутов», занимая там в общей сложности двадцать пять страниц!
Не менее жесткими правилами регулировалось светское обучение. Прежде всего абсолютно
безукоризненной должна была быть одежда.
У каждой консерватории была собственная униформа, позволявшая неаполитанцам распознавать детей
прямо на улице: у Нищих Христовых подрясник был красный, а стихарь синий, у Сант-
Онофрио белый подрясник и бежевый стихарь, у Лорето подрясник и стихарь белые, а у Пьета
деи Туркини подрясник и стихарь были ярко-бирюзовые, так что название этого цвета,
turchino, вошло в название консерватории. Униформа была неизменной, никакие отделки и
добавления не допускались, а шарфы, ленты, шнурки и даже каблуки башмаков не должны
были быть другого цвета. Носить длинные волосы также воспрещалось. Вести себя следовало
всегда чинно и сдержанно, а во время еды соблюдать абсолютное молчание. Ели один раз в
полдень и один раз вечером - в зависимости от времени года в полдесятого или в пол
одиннадцатого, и после еды полагалось четверть часа досуга, когда только и можно было
поболтать с соседями по спальне либо со старшими или младшими однокашниками.
Послеполуденный отдых (сиеста) разрешался лишь летом, а по ночам тоже следовало молчать
и вести себя прилично; в самые жаркие летние ночи мальчики должны были оставаться в
рубахах и кальсонах, и в правилах было ясно сказано, что обнажаться не только неприлично,
но и <-мерзко в глазах Господа».
В неаполитанских консерваториях преобладали две категории воспитанников. К одной
категории относились бедные сироты, ради которых в XVI веке и были созданы эти учебные
заведения, однако бедность и сиротство не гарантировали зачисления -ожидалось также, что
мальчик будет неаполитанец и по возможности «хорошего рождения», то есть что родители
его, пусть покойные, состояли в законном браке. Судя по всему, иногда требовалась некоторая
56
музыкальная одаренность, но это требование не было постоянным. Дети, отнесенные к
категории бедных и сирот, учились даром, все издержки брала на себя благотворительность,
но взамен каждый мальчик подписывал контракт на четыре, шесть, восемь, десять, а иногда и
двенадцать лет, обязуясь все это время душой и телом быть в распоряжении консерватории -
иными словами, много и усердно работать. Само собой разумелось, что для обездоленного ребенка попасть в такую школу значило получить желанные гарантии безопасности и
относительного физического комфорта.
Многие бедные дети, не будучи сиротами, тоже
надеялись попасть на казенный кошт, но тщетно.
К другой категории относились те, кто получал платное образование, а потому не обязан был
быть ни бедным, ни сиротой, ни даже неаполитанцем. Назывались они convittori,
«пансионеры», или educandi, «учащиеся» - одним из них в 1697 году стал Порпора, как раз
тогда принятый к Нищим Христовым. Пансионеры ежегодно платили за обучение от двадцати
пяти до сорока пяти дукатов, в зависимости от эпохи, и то были большие деньги, но к концу
XVIII века и эта сумма не покрывала необходимых издержек. Положение платных
пансионеров было, разумеется, в какой-то степени привилегированным: их чуть лучше
кормили и им разрешалось ходить в город, когда пожелают. Иногда сироты тоже
принимались как convittori - при условии, что об их содержании позаботится какое-нибудь
богатое семейство, живущее в Неаполе или в Неаполитанском королевстве.
Об отношениях
между своекоштными и казеннокоштными воспитанниками известно мало, но скорей всего
строго регламентированная жизнь консерваторий делала эти отношения довольно натянутыми
из-за
57
слишком заметных различий в достатке и социальном положении.
Все путешественники XVIII века подтверждают то, что и так ясно из известных нам
протоколов и статутов: среди учеников всех четырех консерваторий юные кастраты,
неизменно называвшиеся «евнухами*, всегда выделялись в особую группу - четвертую, так
как прочие ученики подразделялись на «младших», «средних» и «старших». Во всех
документах встречаются пояснения вроде: «включая евнухов» или: «а также евнухи». Если
некоторые правила применялись к ним строже, чем к другим учащимся (так, им было
безусловно запрещено принимать пищу или ночевать где бы то ни было вне консерватории,
хотя бы и у собственных родителей), то главным образом потому, что маленькие кастраты
были ценным товаром, достаточно редкостным, чтобы охранять его особенно бдительно .
Это
напоминает о записи, сделанной доктором Берии после посещения Сант-Онофрио: «В школе
шестнадцать кастратов, и спят они в особом помещении наверху, более теплом, чем спальни
других мальчиков, - во избежание простуды, могущей так или иначе повредить голосу»2
Многие архивные документы свидетельствуют, что даже старшие по возрасту кастраты
пользовались в школах привилегиями, обычно предоставляемыми лишь самым маленьким, -
это касалось как еды и одежды, так и вообще комфорта. В Сайта Мария ди Лорето, например,
в 1763 году было издано два распоряжения о том, чтобы «младших учеников, в том числе
евнухов» утром кормили сытнее: 15 августа было решено давать каждому по галете, а две
недели спустя - наверно после жалоб - галета была заменена добавочным ломтем хлеба.
Гораздо раньше, в 1699 году, распоряжение от 4 ноября гласило, что «как за-
58
мечено, из-за сырости в помещениях голоса учеников-евнухов убывают в силе», - и позднее
нарочно для них были изготовлены толстые нижние юбки, чтобы зимой уберечься от холода.
Хорошо известно также, что в некоторые периоды в Сант-Онофрио, например, кастратов
кормили лучше, давая им и похлебку, и курятину, и яйца - сравнительно со скудным пайком
других учеников то была чуть ли не роскошь.
Судя по расходным книгам Нищих Христовых,
кое-что приобреталось специально для кастратов: например, распорядитель записывает, что
«купил для евнухов семнадцать кругов provolone (твердый и очень острый сыр) - уплатил 1
дукат и 4 карлина». В Лорето для маленьких кастратов устраивались пиры и дополнительные
трапезы, что особенно впечатляет при сравнении с ежедневным меню большинства учеников,
которым трижды в неделю давали на ужин только салат, сыр и фрукты, дважды - макароны и
фрукты и, наконец, дважды - по одной порции мяса и на десерт опять фрукты, хотя быстро
растущим подросткам этого явно недостаточно.
Все, видевшие консерваторских учеников в XVII и XVIII веках, очень дурно отзывались об
условиях их содержания: дети были плохо одеты, недокормлены, а применяемая к ним и уже
описанная выше дисциплина была просто драконовской.
Как рассказывает Сара Удар, «лица
у детей худые и смертельно бледные, зато их начальники до того румяны и вальяжны, что
иным из них грозит смерть от обжорства, меж тем как воспитанники страдают от голода».
Консерваторские будни прерывались иногда бурными волнениями, когда из-за лени или
нечестности кого-то из директоров внутреннее брожение перехлестывало через край. Так, в
«Diario Napoletano» за 1705 год описывается самый настоящий бунт в кон-
59
серватории делла Пьета, находившейся по соседству с Новым Замком - военной цитаделью
Неаполя. 17 сентября доведенные голодом до отчаяния figlioli в два часа ночи перешли к
действию и выкинули ректора вместе с вице-ректором на улицу как те были, в ночных рубашках. В Новом Замке подняли тревогу, спустили подъемный мост, зарядили пушку -
малейшего инцидента такого рода, даже и в консерватории, было довольно, чтобы напугать
администрацию вице-короля. Рано утром судебные приставы с гвардейцами были посланы
сделать холостой залп, чтобы припугнуть мальчишек, и уже утром у тех не оставалось иного
выхода, кроме как сдаться. В итоге восьмерых учеников выслали из королевства с запретом
впредь возвращаться, а еще нескольких заключили в тюрьму - но взрослых мужчин, набивших
себе карманы деньгами, назначенными для пропитания детей, никто даже не потревожил. По
этому происшествию, как и по многим сходным, можно видеть, что начавшиеся в XVI веке
труды миссионеров по содержанию сиротских приютов к XVIII веку практически сошли на
нет.
Уроки и учителя
К счастью, кроме финансовых неурядиц и внутренних раздоров оставалась музыка, уже во
второй половине XVII века ставшая в консерваториях главным предметом: в статуте Пьета
деи Туркини прямо заявлено, что только изучение музыки вкупе со словесностью способно
очистить разум «от мрака невежества». В течение первых же десятилетий своего существования все четыре консерватории благодаря искусной политике своих хормейстеров приобрели
такую славу, что певцы и композиторы спешили в Неаполь со всей Италии и даже из-за границы: у всех
музыкантов, от простых учеников до знаменитых сочинителей - таких как Гендель, Гайдн,
Моцарт, Глюк или Мейербер - в жизни непременно наступал момент, когда достижения
неаполитанской школы становились им совершенно необходимы.
Перечень учителей впечатляет: у Нищих Христовых преподавали Греко, Дуранте и Фео; в
Пьета - Про-венцале, Фаго и Лео; в Сант-Онофрио - Джицци, Пор-пора, Фео, Лео, Анджело
Дуранте и его племянник Франческо; в Лорето - Провенцале, Венециано, Алес-сандро
Скарлатти, Порпора и Дуранте. Иные какое-то время учили в одной консерватории и затем
переходили в другую, так что Франческо Дуранте, например, значится сразу в трех списках.
Иные сами были выпускниками одной из консерваторий: скажем, Провенцале учился в Пьета,
Порпора в Лорето, а Дуранте поступил в Сант-Онофрио, когда ему было всего семь лет.
Уроки выдающихся учителей бывали всего три или четыре раза в неделю и продолжались по
два-три часа. Ученики ждали этих уроков с нетерпением, так как каждый из них был прежде
всего мастер-классом, когда мальчик получал возможность продемонстрировать учителю
упражнения в контрапункте, записанные на cartella - аналоге грифельной доски, но обтянутой
лощеной козьей кожей. Маэстро исправлял ошибки, после чего беловой вариант
переписывался на бумагу, а черновик стирался с cartella дочиста.
В середине XVIII века появилась система mastricelli -своего рода «группы взаимного
обучения», когда старшие ученики к восхищению иностранных гостей давали уроки
младшим. То было отличное нововведение: прежде почти всех детей слишком часто
оставляли работать самостоятельно, а теперь за ними могли
61
приглядывать старшие ученики, назначавшиеся на эту должность за собственные успехи в
музыке и приготовлявшиеся таким образом занять место помощника учителя, - а пока они
заново объясняли кому-то не до конца понятое, помогали отстающему, подбадривали
остальных, и всё это в отсутствие хормейстера. Иногда maestri нарочно формировали и
обучали небольшую группу учеников-помощников, чтобы затем доверить им самых
маленьких. Вообще эта система явно была очень эффективной, и позднее, уже в XIX веке, ее
предлагали использовать организаторы только что основанной консерватории Сан-Себастиано.
Учебный день в консерваториях делился на двухчасовые отрезки, каждый из которых был
занят уроком музыки или уроком словесности, или выполнением индивидуального задания по
музыке или по словесности. В расписании значились также рекреация, обед и ужин, сиеста (в
зависимости от сезона) и прогулки. Теорию музыки изучали обычно все вмес-,те, а другие
предметы изучались в разных классах -пение отдельно, композиция отдельно, отдельно игра
на струнных, отдельно на духовых деревянных и отдельно на духовых медных. Пению
учились в четырех классах: два класса были для кастратов (для со-пранистов и для
контральтистов), один для теноров и один для басов. Аббат Рагне с восхищением писал, что
«в этих школах учатся петь, как во Франции учатся читать: приходят совсем детьми и
проводят в учении девять или десять лет, а в итоге там умеют петь не хуже, чем здесь умеют
читать, ежели хорошо тому научены, то есть внятно, уверенно и без запинок»'Столь высокому уровню обучения не всегда соответствовали столь же благоприятные условия
работы. Все, кто посещал и Неаполь, начиная с Берни,
Майкла Келли и графа д'Эспеншаля, бывали просто потрясены, что figlioli учатся в таких
неудобных и тесных помещениях. Вот как пишет об этом Эспеншаль: «Я ожидал, что в
стране, где музыкальное искусство достигло, кажется, предела совершенства, подобные
учреждения лучше организованы и поддерживаются в лучшем состоянии, однако мне пришлось увидеть, что молодые люди поют хоть и с большим вкусом, но с огромным ущербом
для здоровья».
Берни тоже весьма критически отзывается о тесноте в Сант-Онофрио, где
мальчики вынуждены мучиться, занимаясь все вместе в одной-единственной переполненной
комнате, так что звуки семи или восьми клавесинов перебиваются звуками множества
струнных инструментов и из тридцати или сорока играющих лишь двое играют одну и ту же
пьесу, пока «множество голосов поют каждый свое и в своем ключе <...> и в этой же комнате
другие мальчики что-то пишут». Берни считал, что подобная какофония не позволяет
музыканту совершенствовать собственный звук, а «отсюда и неряшливая неуклюжесть, столь
заметная при публичных выступлениях, отсюда же и недостаток вкуса, изящества и
чувствительности, присущие всем этим юным музыкантам, пока они не приобретут сии
навыки в каком-нибудь другом месте»6. Эспеншаль, как и некоторые другие, напротив, видел
в описанных стеснениях превосходный способ для упражнения слуха, приобретающего
точность как раз вопреки окружающей какофонии: «Я был удивлен, видя в длинной галерее
множество учеников, из коих каждый выполнял особый урок для голоса или для инструмента,
однако убедился, что слух таким образом только совершенствуется. Именно из этих школ
выходят почти все, кто поет в церквах и на театральных подмостках».
Так или иначе, теснота была вечной проблемой всех консерваторий, и архивы полны
проектами и приказами, имеющими целью хоть отчасти улучшить условия, в которых жили и
работали учащиеся. Лишь в 1758 году в Санта Мария ди Лорето удалось наконец устроить
раздельные спальни для кастратов и того же возраста платных пансионеров.
В 1746 году в
«Правилах и статутах» Пьета с трудом находится особое место для каждого занятия: «Евнухи
будет упражняться в пении у себя в спальне, сразу всем классом, теноры - в прихожей, басы -
в верхней гардеробной; скрипки - в дальнем углу спальни старших учеников; mastricelli - в
ближнем углу той же спальни; гобои - в приемной; виолончели и конрабасы - в малом проходе
к верхней гардеробной; трубы и тромбоны - в нижних спальнях». Пюпитров, чтобы разложить партитуру, обычно не было, так что ученики довольствовались столами, стульями, а
то и просто собственной кроватью.
У всех этих домашних трудностей была, однако, весьма ощутимая компенсация - публичные
выступления «ребят» как в столице королевства, так и в соседних городах. Помимо того, что
многие ученики принимали участие в мессах, похоронах и процессиях, удовлетворяя таким
образом официальные запросы жителей Неаполя, многих приглашали спеть еще и на частных
и совершенно светских концертах (в честь рождественских каникул, например, или какого-
нибудь семейного торжества), а многих приглашали принять участие в праздничных
«действах», игравшихся в монастырях в Ноле, Авеллино, Монте Кассино, Амальфи и на
острове Иския. Консерватория Нищих Христовых единственная находилась в юрисдикции
Церкви, так что ученики не имели права участвовать в светских праздниках и публичных
концертах, зато их всегда звали в одну из главных неаполитанских процессий, называвшуюся
Баттальини. По своей религиозной и народной театральности это зрелище было совершенно
барочным и вместе с тем типично неаполитанским - по улицам проплывало множество богато
украшенных и усыпанных цветами платформ, на которых представлялись мистерии Христа и
Пресвятой Девы.
На последней платформе среди несчетных светильников стояла Непорочная
Дева в окружении хора примерно сорока юных кастратов, наряженных ангелами и
аккомпанировавших себе на различных инструментах, уподобляясь, по выражению отца
Теофило Теста, «ангельским хорам, славящим Царицу Небесную». Как и в наше время в
Испании, где такие процессии по-прежнему устраиваются на Святой неделе, каждую
платформу несли на плечах шестьдесят мужчин, по свистку то чуть приподнимавших, то чуть
приспускавших свою ношу.
Во всех этих случаях кастраты были ценным привозным «товаром», стоившим устроителям
немалых денег, и в отчетах всегда указывается, сколько заплачено консерватории, а порой и
самому ученику: «за четыре оркестра и тридцать шесть ангелов в процессии Баттальини - 28
дукатов», «сопранисту Николи-но, присланному в Аверса на день св.Бьяджо для участия в
трех службах.,.», «уплачено сопранисту Бьязелло, присланному дважды, оба раза для участия
в трех службах...»
В испытания, называвшиеся passaggio, обычно включалось как сочинение мистерий, так и
инструментальное либо вокальное в них участие - испытаниям этим подвергались старшие
ученики перед окончанием курса. Представляли чаще всего летом в одном из двух
монастырей, Сант-Аньелло или Джероломини, перед нарочно для того приглашенной публикой и в присутствии знатнейших
благотоворителей. Изредка представляли прямо в консерватории и совсем редко в
королевском дворце.
Ученики Лорето, например, разыгрывали «Мученичество св. Яну-ария»
сочинения Провенцале, а также «Св. Терезу, феникса Авилы» или «Жизнь святой Розы»;
ученики Сант-Онофрио в 1671 году с большим успехом исполнили «Возвращение св.Онофрио
в отечество»; консерватория деи Туркини представляла «Св. Клару, или Поверженное
вероломство» сочинения Леонардо Лео и «Мученичество св.Екатерины» сочинения Франческо Фео.
Другим не менее желанным выходом в свет было участие юных певцов в спектаклях
королевского театра Сан-Карло: начиная с 1737 года их приглашали туда пополнить
профессиональный хор, и для учеников - неважно, являлись ли они кастратами - то было
отличным началом сценической карьеры, которой многие из них позднее себя посвящали. К
сожалению, ректоры часто не отпускали воспитанников, опасаясь, что в таком притоне
разврата, как Сан-Карло, нравственность их окажется под угрозой.
В 1759 году попечители
Пьета деи Туркини сочинили на высочайшее имя пространную петицию, в коей перечисляли
несчетные опасности, поджидающие в театре юных певцов. Те, мол, задерживаются в опере
допоздна, что ведет к нарушению режима, причиняя тем самым «непоправимый вред, ибо
потом они долго спят, поневоле уклоняясь от таких важных обязанностей, как утренняя
молитва, утренняя месса и уроки грамматики, не говоря уж об утренних службах в
монастырях. К тому же, мол, в опере у учеников быстро завязывается дружба «с поющими и
танцующими там женщинами», а это особенно вредно и опасно для их нравственности. Вдобавок после поздних выступлений у молодых людей является искушение
послоняться по улицам и развлечься игрой в карты и в шашки - а так как прежде их
возвращения запереть консерваторию нельзя, другие ученики этим пользуются и потихоньку
сбегают в самовольные отлучки. Да и вообще любая ночная жизнь слишком утомительна, что
весьма пагубно влияет на здоровье отроков и на их голоса, вынуждая консерваторию искать
замену этим столь необходимым голосам на стороне, а это стоит очень дорого. Ссылаясь на
вышеперечисленные причины, попечители просили короля воспретить театру Сан-Карло
нанимать в хористы учеников консерваторий.
Король ответил без промедлений, через одного
из своих секретарей: он полностью удовлетворил просьбу попечителей, но с условием, что
договоры на ноябрь 1759 года останутся в силе. Из всего этого видно, как настойчиво и со
сколькими ухищрениями администрация консерваторий блюла моральное и физическое
здоровье своих подопечных, предупреждая любую возможность их чрезмерного сближения с
внешним миром.
Кастраты на уроках
Консерватории делали всё возможное, чтобы набрать достаточное число кастратов и должным
образом их обучать. Особенно энергично кастратов искали в XVII веке, когда их еще не было
в таком избытке, а в Церкви и в опере еще оставалось для них множество вакансий, которые
необходимо было заполнить. В ту пору люди нередко получали вознаграждение за то, что
«передавали» школе маленького
евнуха; бывало также, что перспективой небольшого заработка соблазнялись уже вышедшие
из детского возраста кастраты. В архиве консерватории Нищих Христовых содержится,
например, такая запись: «выдано 2 дуката маэстро Натале - за то, что доставил ко мне в
Консерваторию евнуха» или вот такая: «сего дня, 10 декабря 1677 года, я зачислил в
Консерваторию Франческо Пачьярелла, евнуха сопраниста, чтобы он пел в концертах, и
обещал ему за то 12 дукатов в год; уплатил вперед за шесть месяцев, итого 6 дукатов».
Как уже упоминалось, кастраты пользовались некоторыми льготами: им было дозволено
заниматься одним у себя в спальне, подальше от общего гвалта, и их допускали в спальни к
младшим ученикам - наверно потому, что зимой там лучше топили.
Занимались они главным
образом с хормейстером, и среди достижений неаполитанской школы то был, конечно, один
из самых выдающихся способов обучения, Из классов Порпора и Джицци вышли несколько
величайших итальянских кастратов, сопранистов и контральтистов, и несколько знаменитых
теноров, а из женского отделения Сайта Мария ди Лорето вышли несколько знаменитых
певиц. Порпора своими частными и консерваторскими уроками создал Фаринелли,
Кафарелли, Порпорино и Салимбени, а также Ла Реджину и Ла Габриелли; Джицци выучил
Джузеппе и Филиппе Седоти, Квадрини и, главное, Джоакино Конти, который
отблагодарил его, приняв сценическое имя Джицциелло.
Шесть, а то и десять лет юные кастраты ежедневно и очень напряженно занимались развитием
дыхания, чтобы сколь возможно лучше разработать мышцы, ответственные за вдох и выдох,
что гарантировало вокальную технику, способную преодолеть любые
68
трудности. Благодаря этим упражнениям мальчики постепенно отвыкали от детского
брюшного дыхания и в совершенстве усваивали глубокое диафрагмальное дыхание, дающее
звуку устойчивость и гибкость".
Работа по постановке дыхания формировала основу той удивительной орнаментальной
барочной техники, которую кастрат должен был освоить, чтобы в совершенстве владеть всеми
этими passaggi, повторяющимися трелями, messa di voce, ускоряющимися martellato,
gorgheggi, мордентами и аподжатурами - короче, всеми тонкостями почти акробатического
вокализирования.
Порой возникает искушение поверить рассказу, будто Порпора заставлял
учеников ежедневно на протяжении шести лет работать с одной-единственной страницей
партитуры, содержавшей якобы все мыслимые трудности вокального искусства. Более
вероятно, однако, что если бы по такой методике обучали всех кастратов, девять из десяти от
раздражения и отвращения не могли бы усвоить науку, а такое в задачи маэстро, конечно же,
не входило, да вдобавок Порпора и его коллеги не испытывали недостатка в материале для
сколь угодно разнообразных экзерсисов. Тем не менее вышеприведенный рассказ не так уж
противоречит истине, потому что во все времена ученикам, прежде чем приступить к
простейшей мелодии, приходилось месяцами отрабатывать messa di voce. Словом, этот рас-
сказ лишний раз привлекает наше внимание к тому, сколь упорными, постоянными и тяжкими
упражнениями певец достигал технического уровня, который мы сегодня не в силах даже
вообразить. Источник: П. Барбье История кастратов. - М., 2006.
Самые великолепные и сногсшибательные вечерние прически для настоящих светских львиц. Ни один мужчина не сможет пройти мимо такой красотки
Хотите быть в курсе всех новостей из мира музыки, моды, кино и искусства? Следите за анонсами самых интересных статей на Facebook, Вконтактеи Google+.Подписаться на RSS можно здесь.
Дорогие друзья! Мы
всегда с большим интересом читаем ваши отзывы к нашим публикациям. Если статья "История кастратов. Воспитание певца"
показалась вам интересной или помогла в работе или учебе, оставьте свой отзыв. Ваше
мнение очень важно для нас, ведь оно помогает делать портал OrpheusMusic.Ruинтереснее и
информативнее.
Не знаете, что написать? Тогда просто скажите «СПАСИБО!» и не
забудьте добавить понравившуюся страничку в свои закладки.
