Взаимоотношения кастратов были примерно такие же, что и у современных звезд и вообще у
любых артистов: одни питали друг к другу уважение и приязнь, а другие - ненависть и
ревность. Точно также вели себя в XVIII веке и знаменитые певицы, среди которых Ла Суццони и Фаустина Бордони являли
собой типичный пример "воюющих сестер".
Разумеется, ревность и соперничество между сопранистами вполне объяснимы. Те из них, у
кого возможности были равные, имели виды на одни и те же крупные театры и притязали на
одни и те же почести и на успех в одной и той же аудитории - при этом самые молодые и
красивые отлично знали, что менее молодые и красивые наблюдают за ними с завистью.
Желание защитить свои привилегии, страх потерять состояние и лелеемая в глубине души
тайная ревность - все это навряд ли могло способствовать дружелюбному отношению к
соперникам.
Когда кастраты распространились по всей Европе, их взаимная неприязнь стала
ослабевать, но с новой силой вспыхивала всякий раз, как в тот же город и в тот же театр
«вторгался - по вине подписавшего контракт импресарио - один из конкурентов.
Ранее уже упоминалось о непримиримости Бернакки, ставившего условием своего приезда в
Неаполь увольнение Кузанино. Пистокки проявил ничуть не больше энтузиазма, узнав, что во
Флоренцию прибыл знаменитый Маттеуччо, приглашенный спеть с ним в церкви
св. Аннунциаты мотет Алессандро Скарлатти. Весьма вероятно, что блистательный соперник
оказался лучшим исполнителем, но отнюдь не последнее значение имели награды:
композитор получил золотую табакерку, Маттеуччо - множество подарков, а Пистокки не
досталось ничего. Он, однако, не выразил негодования и не напал на соперника открыто, а
предпочел утаить истину и перед теми, кто на концерте побывать не мог, изобразил дело так,
будто триумфальным было именно его выступление. Он писал, например, своему другу
Джакомо Перти в Болонью: «Вообрази, всех певцов и музыкантов, всех одаренных людей привлекло в церковь
любопытство - они желали послушать Матеуччо рядом со мною! Сам по себе мотет был
принят не совсем хорошо, то же и Маттеуччо, а менее всех были довольны преподаватели
пения. И верно: коли хочешь знать мое мнение, вышло не особенно удачно. Скарлатти
уверяет, что многие говорят ему, что Маттеуччо, мол, пел слишком много и слушали его без
удовольствия, а я, мол, пел слишком мало и слушали меня с превеликим наслаждением, да и
мне многие говорили то же самое».
Вот отличный способ оказать самому себе моральную
поддержку!
Каффарелли, из всех кастратов самый горячий и непокладистый, применял в обращении с
коллегами богатый набор приемов, но особенно удавались ему ядовитые остроты. Однажды,
желая приструнить некого молодого флорентийца, губившего своим исполнением любую
арию, он раздраженно спросил, кто его покровители, а когда несчастный юноша горделиво
ответил «Иисус и Музыка!*, возразил: «Вот на Него и рассчитывай - на нее-то надежды
мало!» Гнев Кафарелли далеко не всегда ограничивался словами, но легко принимал форму
прямого действия. Всякий может вообразить изумление прихожан, явившихся на мессу в
церковь Царицы Небесной в Неаполе и видящих, как прямо посреди службы два кастрата,
Каффарелли и Реджинелла, вдруг начинают тузить друг друга, словно бродяги. Никто так и не
понял толком, в чем было дело: то ли Каффарелли повел себя нагло и высокомерно по
отношению к менее известному сверстнику, то ли певцы не поладили в интерпретации
мелодии, то ли один позавидовал, что другому досталась более продолжительная партия...
Одно было очевидно: Каффарелли нокаутировал Реджинелла, так что тот не мог продолжать пение. За подобный проступок полагалась тюрьма, но
в данном случае виновник был слишком знаменит, так что король, едва ему донесли о
совершившемся, освободил певца от наказания.
К счастью, Каффарелли порой представал и в более выгодном свете, признавая заслуги
некоторых своих коллег: известно, например, что после устроенного Паккьяротти в Сан-
Карло «экзамена» он оказывал тому всяческую поддержку. С не менее живым сочувствием
отнесся он и к Джицциелло, когда тот дебютировал в Риме. В Неаполе Каффарелли встречал
его учителя, Джицци, от которого слышал несчетные похвалы юному сопранисту, так что
решил послушать его сам и для того отправился в Рим - вскочил в первую же почтовую
карету, ехал всю ночь и, укутавшись в плащ, явился в театр. Талант и чудесный голос
Джицциелло превзошли все ожидания, Каффарелли был восхищен и присоединил свои
приветствия к аплодисментам публики. Можно вообразить радостное удивление юного
дебютанта, услышавшего сначала «Браво, брависсимо, Джицциелло!» и затем: «Это тебе
говорит Каффарелли!» После спектакля великий певец без промедлений воротился в Неаполь
-столь же поспешно, сколь накануне устремился в Рим. Встреча Бернакки с юным Фаринелли
состоялась на болонской сцене - Бернакки минуло сорок два, Фаринелли был на двадцать лет
моложе. Трудно сказать, насколько желанным казалось Бернакки предстоящее состязание с
молодым кастратом, уже стяжавшим славу во всей Италии, но в театр он, разумеется, пришел
с твердым намерением не поддаваться дебютанту, годившемуся ему в ученики.
В тот вечер
публике повезло слышать совершенно удивительную вокальную дуэль. Начинал Фаринелли,
пуская в ход все доступные ему виртуозные приемы и словно атакуя старшего коллегу, а тот защищался,
последовательно подхватывая каждый из исполненных молодым певцом орнаментальных
элементов и добавляя к нему новые и более поразительные красоты. Результатом этого
достопамятного состязания явилась не взаимная озлобленность, но, напротив, крепкая
дружба, связавшая артистов до конца жизни: Фаринелли, у которого хватало ума не
пренебрегать советами лучших певцов, при всякой возможности навещал Бернакки и учился у
него всему, чего до тех пор не знал.
Самое необычное происшествие случилось, однако, в 1734 году в Лондоне - историю этой
встречи двух кастратов столько раз сообщали писатели XVIII и XIX веков, что она
превратилась в расхожий анекдот. Итак, Сенезино и Фаринелли одновременно оказались в
британской столице, зная друг о друге понаслышке и не имея возможности спеть вместе. Эта
возможность появилась, когда Сенезино ушел от Генделя и создал собственную
конкурирующую труппу, 1 Оперу Знати, в которую среди прочих были ангажированы
Фаринелли и Ла Куццони. Было решено вывести этих двух священных чудовищ на сцену
вместе, в одной опере, чтобы спектакль оказался венцом лондонского театрального сезона.
Контральтист Сенезино играл злобного тирана, держащего в плену несчастного принца,
которого играл сопранист Фаринелли, закованный в цепи, как раб, - и в первой же арии он в
отчаянии молил жестокого тюремщика о милосердии.
Пение Фаринелли оказалось столь захватывающим и для выражения отчаяния он нашел столь трогательные интонации, что
Сенезино забыл и о зрителях, и о драматическом правдоподобии -разрыдался, бросился к
партнеру и заключил его в объятия. Даже если счесть этот жест надуманно театральным, то был первый случай, когда кастрат принародно выразил восхищение одному из
соперников.
О дружеских или любовных взаимоотношениях кастратов с мужчинами известно меньше, что
и естественно, так как отношения эти принадлежали частной жизни каждого из певцов. В
биографиях самых знаменитых кастратов нет ни одного определенного указания на
гомосексуальные связи, зато об интрижках с женщинами рассказывается много. Конечно, мы
знаем только о величайших артистах, а в результате сотни жизненных историй нам неведомы.
Вдобавок весьма вероятно, что гомосексуальные связи скрывались в ту пору более тщательно.
Существует, впрочем, документированная история, в соответствии с которой Кортона, после
того как папа отказался санкционировать его брак, совершенно сменил ориентацию и
сделался фаворитом Джан-Гастона де Медичи, сына Козимо Третьего.
И тем не менее гипотетическая гомосексуальность кастратов была предметом постоянных
пересудов как в Италии, так и в других странах. Любопытно уже то, что певцы нередко
обвинялись в моральном разложении, хотя именно те из них, кто чуть ли не все время
проводил на глазах у публики, не давали ни малейшего повода для подобных обвинений.
Собственно говоря, осуждению подвергались не столько кастраты, сколько сама кастрация, а
особенно злоупотребление женским нарядом.
Само собой разумеется, что раз в большинстве своем публика обожала виртуозов,
направленные против них пасквили исходили от интеллектуального меньшинства,
непримиримо враждебного к любому отклонению от общепринятой морали. Скажем, иные
ставили кастратам в вину любую попытку получить хоть какое-то сексуальное удовольствие,
хотя бы и с
женщиной, потому что коль скоро они не могут зачать ребенка, даже и такое удовольствие
«нечисто», Ансийон в своем «Трактате о евнухах» признает, что те бывают замечательными
любовниками, но тут же довольно грубо добавляет: «При всем том несомненно, что евнух
способен удовлетворить лишь желания плотские, чувственные, страстные, развратные, рас-
путные, нечистые и сластолюбивые. Будучи неспособны зачать дитя, они всячески стараются
развратить женщин, доставляя им все удовольствия супружества, не обремененного никакими
опасностями»5. За этим следует пространное юридическое рассуждение о том, вправе ли
мужчина жениться, если у него не может быть детей. Ансийон был типичным представителем
суровых моралистов того времени.
На самом деле за кастратами числилось ничуть не больше
сексуальных провинностей, чем за прочими мужчинами, а влюбленные в кастратов дамы
вовсе не непременно были распутницами.
Особенно яростно атаковали пасквилянты «опасности» трансвестизма, что было довольно
абсурдно для эпохи, когда карнавал, опера и прочие искусства возвышали сексуальную
амбивалентность до игры, без которой была уже немыслима и повседневная жизнь. Другое
дело, что папские законы, ради сохранения общественной нравственности воспрещавшие
женщинам появляться на сцене, действительно способствовали феминизации множества
мужчин, кастратов и не только кастратов. Так было и в опере, и в балете, и в драматическом
театре, а отсюда несчетные связи актеров со зрителями и покровителей с протеже.
В Риме многие молодые кастраты пользовались поддержкой служителей церкви - аббатов,
священников, а то и кардиналов, - и в контексте той эпохи
подобные отношения часто бывали далеко не невинными. Покровители прилежно ухаживали
за своими юными протеже - навещали утром, сопровождали днем, сидели в уборных, пока те
одевались и гримировались, забрасывали подарками и любовными записками.
Казанова
рассказывает, что видел в театре Алиберти молодого кастрата, который был фаворитом
кардинала Боргезе и каждый вечер ужинал с ним наедине. Даже у самого незначительного
певца обычно бывал не только покровитель, но и целая толпа обожателей, осыпавших его
страстными сонетами. Чимароза оставил нам пример стихов, адресованных ослепленным
страстью поэтом своему возлюбленному кастрату: «Когда ты поешь, твой нежный голос /
Мигом достигает от слуха до сердца, / Пробуждая наслаждение, пробуждая любовь / И
разгоняя грустные мысли».
Из многих описаний видно, сколь полная иллюзия достигалась преображением в женщину.
Вот что говорит Архенгольц: «Сии несчастные преуспели в своем подражании настолько, что
никто, глядя на них издали, не поймет, какого они пола, ежели не знает о том заранее.
Поелику главная препона устранена самою природою их голосов, они до того стараются
походить на женщин и осанкой, и повадкой, и движениями, и выражением лица, что на
расстоянии иллюзия становится полной».
А мадам дю Боккаж рассказывает, как в 1758 году в
Риме все восхищались «очаровательным Баттистини, одетым субреткой и выказывавшим
столько изящества в наружности и в манерах, что отвечавший за актеров кардинал Викэр
запретил ему играть без перчаток и укорачивать юбки»8.
У Монтескье тоже сложилось впечатление, что переодевания неизбежно способствуют
падению нравов: «В Риме женщины не являются на сцене, так что женские роли играют наряженные
женщинами кастраты. Сие оказывает весьма пагубное воздействие на нравственность, ибо,
сколько мне известно, служит для римлян главным побуждением к „философической"
любви»у. Действительно ли Монтескье было известно достаточное число подобных примеров
или он нашел дополнительный предлог выразить свое -столь характерное для французов того
времени -отрицательное отношение к кастрации? Или, быть может, он воспользовался
поводом осудить итальянские и особенно римские нравы, какими они описаны выше? Ведь во
Франции с конца XVI века господствовало мнение, что содомский грех практикуется в
Испании рыцарями, во Франции вельможами и книжниками, в Германии немногими, в
Италии всеми». А вот как объяснял это Анри Этьенн: «В наши дни содомия приобретает все
большее распространение потому, что люди часто посещают страны, где названный порок
сделался ремеслом и способом обогащения. Ежели попристальнее приглядеться, кто из
французов питает таковые склонности, всегда обнаружится, что чуть ли не все они побывали в
Италии либо в Турции или же, пусть и не покидая Франции, водились с уроженцами сих стран
или с теми, кто уже подвергнулся их влиянию».
Даже президент де Бросс, наблюдая в Риме
мужчин в женском платье, а в Неаполе - женщин в мужском платье, не скрывал опасений, что
такой маскарад может довести до разврата.
Использование в Риме для женских ролей множества молодых кастратов, стремление иных из
них вполне уподобиться женщинам и, наконец, общая для мужчин и женщин страсть к
переодеваниям - все это имело своим следствием весьма необычные любовные истории.
Казанова, например, был обязан одним
из самых романтических своих приключений юной особе, которая, когда он впервые с ней
встретился, выдавала себя за кастрата. Звали ее Тереза Ланти и музыкальное образование она,
вероятно, получила у кастрата Салимбени, жившего в доме ее отца. Великий певец
покровительствовал не только девице Ланти, но и юному Беллини, по родительской воле
подвергнутому кастрации. И вот, когда Салимбени покинул ученицу и уехал в Рим, она
решила выдать себя за этого Беллини, который как раз тогда умер, совсем еще мальчиком.
Казанова увидел ее в одежде кастрата и был поражен ее красотой: «Стоило мне закрыть глаза,
я видел глаза Беллини - черные, полные огня, словно мечущие искры. Я чувствовал, как этот
взгляд меня испепеляет». Но как ни был Казанова влюблен в этого поддельного кастрата, он
все же заподозрил обман: «Итак, я в конце концов сообразил, что за кого бы себя ни выдавал
этот псевдо-Беллини, на деле он - переодетая девица дивной красоты. Тут мои мечты вырвались на волю и я влюбился без памяти». Далее, едва Тереза вернула себе женский облик,
роман развивался уже беспрепятственно, однако, так как страсть к маскараду была для XVIII
века типична, Казанова наслаждался двойственностью своих чувств вплоть до первой ночи:
минутой прежде, чем он заключил Терезу в свои объятия, он попросил ее снова надеть костюм кастрата и предстать перед ним в мужском облике - такой, какой он увидел ее в первый
раз.
Эта история вдохновила Бальзака на одну из его знаменитых новелл, в которой вполне
правдоподобно изображается быт барочного Рима. Если Казанова влюбился в кастрата, при
ближайшем рассмотрении оказавшегося женщиной, французский скульптор Сарразин до
безумия увлекся сопранистом, которого ошибочно принял за молодую девушку. Впрочем,
этой страсти не суждено было продлиться: француз не подумал о покровителе юного певца,
ревнивом кардинале Чиконьяра, а тот попросту велел его убить.
Даже Монтескье, никогда не устававший критиковать римские нравы, однажды вынужден
был признать, сколь возбуждающим бывало обаяние некоторых певцов: «В мое время в театре
Капраника в Риме были два кастратика, Мариотти и Киостра, одетые женщинами, и никогда в
жизни не видал я созданий прекраснее. Они могли бы внушить страсть к Гомор-ре всякому,
чей вкус хоть немного развращен подобными склонностями, Один молодой англичанин, во-
образив, будто один из этих двух певцов - женщина, отчаянно в него влюбился и оставался
влюблен более месяца*и.
Из всех известных нам примеров мужской дружбы самые совершенные, самые близкие и
вместе с тем самые чистые отношения, продолжавшиеся всю жизнь, связывали Метастазио и
Фаринелли. Как уже упоминалось, поэт и кастрат одновременно дебюти-*ровали в Неаполе.
Родившаяся в тот день дружба постепенно переросла в глубокую привязанность, особенно
окрепшую в продолжение двадцати лет, проведенных певцом в Мадриде.
Нет ничего трогательнее их обширной корреспонденции, из которой до нас, к сожалению, дошли только
письма Метастазио - каждая их строчка дышит подлинно глубоким чувством, чистейшей
духовной привязанностью и неподдельным интересом к любым житейским мелочам. С
неизменной регулярностью, лишь изредка нарушаемой взлетом или падением фортуны одного
из корреспондентов, эта связующая двух друзей переписка позволяла им знать как о главных
государственных делах и о важнейших событиях в опере, так и о подхваченной одним из них
небольшой простуде.
Метастазио старался начинать или заканчивать каждое письмо по-разному, так что мы читаем
там то «дражайший и несравненный Друг*, то «мой милый Близнец», то «обожаемый
Близнец», то «любезный малыш Карло», то «несравненный Близнец» или «любезный мой
Близнец». Когда как-то раз Фаринелли слишком долго не отвечал, поэт назвал его «жестоким
Близнецом» и с природным драматическим чувством, так хорошо проявившимся в его операх,
продолжал: «Неужто начертанные тобою слова столь драгоценны, что нельзя надеяться их
получить, не умоляя о том на протяжении нескольких олимпиад? Варвар ты неблагодарный,
гирканский тигр, бесчувственный аспид, злобный барс, апулийский скорпион! Уж сколько
месяцев тебе и в голову нейдет уведомить меня, что тыжив!»
Несмотря на разделявшее их расстояние друзья обменивались подарками.
Фаринелли из
Мадрида ящиками слал Метасазио в Вену ваниль, хину и нюхательный табак, а поэт сердечно
его благодарил, но затем направление его мысли вдруг менялось: «Но увы! Сколь ни
непространны сии изъявления благодарности, и они кажутся чрезмерными девственной твоей
скромности - ты краснеешь, ты теряешь терпение, наконец ты сердишься, и это забавляет
меня...».
Была то дружба или нежность, или любовная привязанность? Сейчас нам уже не определить
чувства, делающие эти письма такими очаровательными. В некоторых словах и фразах
современный читатель может увидеть приметы гомосексуальных отношений, но мы знаем,
что это не так и что если то была любовь, она оставалась идеально духовной, будучи
сублимирована объединявшим этих двоих искусством. В сущности, Метастазио в одном из
писем выразился вполне ясно: «Не могу изъяснить мои чувствования иначе, как сказавши, что люблю тебя настолько сильно, насколько Фаринелло того
заслуживает. Но оставим сии нежности, не то зложелатели обвинят нас в каком-нибудь
пороке, из тех, что помогают утолить невыносимую жажду искренности и дружбы истинной,
пылкой и бескорыстной».
Из месяца в месяц и из года в год эти двое благодаря переписке жили бок о бок.
Как-то раз
Фаринелли просил у Метастазио портрет и всячески его улещивал, а поэт отговаривался, что,
мол, не любит позировать, но в конце концов сдался, ибо «кто же сумеет противиться мольбам
любимого близнеца?*, а в другой раз Метастазио представлял мадридскому двору певицу, с
превосходным голосом и красивыми глазами. Был случай, когда друзья долго обсуждали
планы Фаринелли, желавшего привезти из Австрии в Испанию несколько чистокровных
лошадей и просил Метастазио помочь в устройстве этого дела - и после бесконечных
переговоров с барышниками и прочих сложностей поэт сумел-таки доставить из Вены в
Геную шестнадцать лошадей лихтенштейнской породы, чтобы затем переправить их морем в
Испанию.
В каждом письме не меньше страницы посвящено ежедневной жизни, каждое завершается
неизменными заверениями в нерушимой дружбе: «Прощай, дорогой Близнец. Люби меня, как
я тебя люблю, дабы удовлетворить мое бесконечное желание твоей любви, и будь уверен в
нежной дружбе, мною к тебе питаемой ныне и вовек!»
Близнецы в жизни, Фаринелли и Метастазио остались ими и в смерти, ибо умерли в один год,
в 1782-м, с промежутком лишь в несколько месяцев. Источник:Барбье П. История кастратов. - Спб., 2006.
Заказатьлимузин спб в компании ЛимузинКом. Лучшие лимузины напрокат на свадьбу и выпускной вечер.
Хотите быть в курсе всех новостей из мира музыки, моды, кино и искусства? Следите за анонсами самых интересных статей на Facebook, Вконтактеи Google+.Подписаться на RSS можно здесь.
Дорогие друзья! Мы
всегда с большим интересом читаем ваши отзывы к нашим публикациям. Если статья "История кастратов. Соперничество и дружба между мужчинами"
показалась вам интересной или помогла в работе или учебе, оставьте свой отзыв. Ваше
мнение очень важно для нас, ведь оно помогает делать портал OrpheusMusic.Ruинтереснее и
информативнее.
Не знаете, что написать? Тогда просто скажите «СПАСИБО!» и не
забудьте добавить понравившуюся страничку в свои закладки.
