В феврале 1942 года, когда под ударами советских войск гитлеровцы откатились от Москвы, газета Правда опубликовала лирическое стихотворение, которое сразу завоевало сердца наших солдат. Это было стихотворение «Жди меня». Солдаты вырезали его из газеты, переписывали, сидя в окопах, заучивали наизусть и посылали в письмах женам и невестам. Его находили в нагрудных карманах раненых и убитых бойцов. В истории русской поэзии трудно найти стихотворение, которое бы имело такое же широкое звучание в народе, как «Жди меня». Оно сделало всемирно известным офицера Советской Армии, русского поэта Константина Симонова.

(Вступление от составителя сборника «Избранные стихотворения Симонова», 1964)

«Жди меня» до сих пор остаётся одним из двух-трёх наиболее известных стихотворений на русском языке. В наши дни его часто пародируют. Сейчас в пост-советской России человеку, написавшему это стихотворение, угрожает забвение, словно пережитку своего времени; однако он достоин гораздо лучшей участи.

Кирилл Михайлович Симонов родился в 1915 году в Санкт-Петербурге. Его отцу, армейскому офицеру, было суждено вскоре погибнуть на войне. Его мать, урождённая княгиня Александра Оболенская, принадлежала к небогатой, хотя и одной из самых старинных аристократических семей. После смерти супруга она вышла замуж за другого офицера, Александра Иванищева. Отчим Кирилла участвовал в русско-японской войне 1905 года, а в первую мировую войну был ранен и пострадал в газовой атаке. После революции, будучи профессиональным военным, хотя и негодным для несения действительной службы, он вступил в Красную армию и стал преподавателем в военном училище в Рязани.

Самые ранние воспоминания Симонова - о казарменной жизни. Его отчим был приверженцем строгой дисциплины, для него всё имело своё время и место. Но в то же время, влияние Оболенских влекло Кирилла в другую сторону. В ленинградском доме своей тёти Софьи Оболенской, работницы библиотеки, он написал первое стихотворение.

Симонов рос в Советском Союзе тридцатых годов, когда людям, незнакомым с тёмной стороной того времени, казалось, что расцветает новая жизнь и вокруг появляются новые возможности. Ребёнком и подростком Кирилл всем сердцем верил в новое советское общество, однако, скорее всего, он осознавал, что вследствие своего происхождения полностью этому обществу не принадлежит. Возможно, именно поэтому после получения семилетнего образования Симонов оставил школу и стал искать себе место в индустриализирующейся России - начал учиться на токаря.

Его оптимистический взгляд на новую Россию вскоре подвергся суровому испытанию Почти сразу после ухода Кирилла из школы его отчим был арестован, а он сам и его мать были выселены из квартиры. Спустя шесть месяцев, Иванищев был освобождён и реабилитирован - произошла «ошибка». Тем не менее, в результате этого события старый военнослужащий уволился из армии и устроился на гражданскую работу в Москве. Кирилл также нашёл работу в Москве и сумел опубликовать несколько стихотворений. По совету издателя, он поступил в Литературный Институт имени Горького.

Последующие пять лет были драматичными как для России, так и для Симонова. К 1940 году, будучи в возрасте 25 лет и уже сменив своё имя на Константина (имя особенно распространённое в семье Оболенских), он утвердился как поэт и драматург. Однако та Россия, которая поддерживала поэта и была созвучна его таланту, в те годы проходила сквозь ужас репрессий. В 1935 году большая часть оставшегося в Ленинграде семейства Оболенских, включая любимую Симоновым тётю, была депортирована на восток, в Оренбург, где она с сестрой впоследствии была арестована. Обе они умерли в тюрьме в 1937.

В предвоенные годы юный Симонов был честолюбив; теоретически он страстно верил в идеалы коллективизма, однако в реальной жизни отнюдь не был в полной гармонии с новой Россией, в которой оказался. Это можно понять из его самых интересных ранних стихов. Стихотворение «Часы дружбы» рассказывает о сне. В нём - кошмарное воспоминание об одиночестве, всплывшее в памяти: пустой мир, где, казалось, немногие дети проживали более нескольких недель. По крайней мере, так считает лирический герой, но странный старец разъясняет истинное положение вещей:

Сказал: «Ты ошибаешься, прохожий,
Здесь до глубокой старости живут,
Здесь сверстники мои лежат в могилах,
Ты надписи неправильно прочел -
У нас другое летоисчисленье:
Мы измеряем, долго ли ты жил,
Не днями жизни, а часами дружбы».

В таком случае, полагает поэт, он и сам не прожил бы больше:

Если так считать -
Боюсь, не каждый доживет до года!

В стихотворении «Однополчане», написанном примерно в то же время, поэт сознательно отворачивается от своих прежних друзей, в пользу тех, с кем он надеется испытать настоящую дружбу на войне:

Не те, с которыми зубрили
За партой первые азы,
Не те, с которыми мы брили
Едва заметные усы.

Мы с ними не пивали чая,
Хлеб не делили пополам,
Они, меня не замечая,
Идут по собственным делам.

Но будет день - и по развёрстке
В окоп мы рядом попадём.

Поэт предчувствует, что грядущая война (шёл 1938 год) придаст дружбе истинное значение; наконец-то он почувствует себя частью настоящего братства.

Святая ярость наступления,
Боёв жестокая страда
Завяжут наше поколенье
В железный узел, навсегда.

Симонов уже чётко осознавал неизбежность войны с Германией - в какой-то мере даже ожидая её с нетерпением. Впрочем, война в его представлении в первую очередь отождествлялась с присущими ей воинскими моральными ценностями. Когда появилась необходимость выбора между двумя чётко выраженными идеологическими лагерями - как, например, в гражданскую войну в Испании - у поэта не возникло даже тени сомнения в том, чью сторону он займёт. Вместе с тем, Симонов искренне сопереживает патриотизму других, даже тех, кто в прошлом посягал на Россию. В стихотворении «Английское военное кладбище в Севастополе» поэт сочувствует британцам, погибшим в Крымской войне, и потребности павших сохранить связь с родиной - потребности, которую уважало их правительство:

Солдатам на чужбине лучше спится,
Когда холмы у них над головой
Обложены английской черепицей,
Обсажены английскою травой.

Напротив, в стихотворении, лучшем из ранних стихов Симонова, поэт показывает, что отвага и патриотизм русского солдата не всегда почитались его правительством. Поручик - старый служака, подобный Иванищеву или тёте поэта - библиотекарше, за свою службу получает мало признательности. Он командует отдалённой российской заставой на Камчатке и не знает о начале Крымской войны. Неожиданно его крепость оказывается под обстрелом кораблей военно-морских сил Великобритании. Нанеся городу большой урон, флотилия направляет в крепость офицера с требованием сдаться. Но даже зная о том, что удерживаемый «клочок земли» мало чего стоит, и осознавая силу противника, поручик принимает решение не прекращать сопротивление.

Атака британцев терпит крах, флотилия отступает, павшие похоронены, а крыши домов залатаны. И только потом, с задержкой на год, приходят приказы из Петербурга. Застава должна быть подготовлена к войне и усилена; командование принимает новоприбывший капитан, а поручика отправляют в отставку:

Он все ходил по крепости, бедняга,
Все медлил лезть на сходни корабля.
Холодная казенная бумага,
Нелепая любимая земля..

Поэта ожидало дальнейшее разочарование. Впервые он столкнулся с подлинной реальностью войны под конец советско-японской кампании 1939 года, когда был направлен в Монголию в качестве военного корреспондента. Его главными ощущениями были сострадание к поверженному врагу и восхищение им. Первое впечатление о военной действительности, по словам Симонова, осталось после сцены в штабной палатке, где офицеры изучали захваченные у японцев документы. На полу валялись отброшенные ими материалы, среди которых - десятки фотокарточек жён и подруг японцев, которые улыбаясь «бумажной улыбкой», смотрели снизу вверх с фотографий - даже с «тех, что в крови«.

Проникновенные стихи Халхин-Гола воспевают храбрость и дисциплинированность японцев и выражают сострадание к ним просто как к людям. В одном из стихотворений звучит вопрос: кто из солдат был самым храбрым? Японец, обезумевший от жажды, бежавший среди бела дня за водой? Или же тот, который выдержал семь ночей артобстрела? Нет, самым храбрым оказался тот военнопленный, который во время репатриации, под взглядами встречающих японских офицеров, помахал рукой на прощание тем, кто пленил его и залечил его раны.

Этот вывод - единственное место в стихотворении, где (не совсем убедительно), показано моральное превосходство российской стороны.

Ни одно из монгольских стихотворений не примечательно само по себе; они интересны тем, что выражают состояние души поэта. В 1939-40 годах перед нами предстаёт молодой Симонов, всё ещё амбициозный, всё ещё верящий, по крайней мере - теоретически, в идеалы коллективизма; однако его идеализм и честолюбие подрываются изнутри полубессознательными сомнениями и чрезмерной лёгкостью успеха. Сомнения (возможно, полуосознанные догадки о негативной стороне реальности) - основывались на чистках, судьбе тёток и симпатии к противоположной точке зрения. Успех же слишком легко достался поэту, и легко пришел к Красной армии (так казалось ему, не присутствовавшему на ранней, более тяжёлой фазе монгольской кампании).

Идеализму и честолюбию необходимо преодолевать трудности - успех не должен достигаться слишком просто. Но эти чувства могут принимать и иную форму, при которой возникает меньше сомнений, но добиться удачи отнюдь не легко. Константин Симонов страстно влюбился в прекрасную женщину, которой так и не было суждено полностью принадлежать ему - молодую актрису Валентину Серову.

Валентина в возрасте 21 года уже была восходящей звездой сцены и экрана. Недолгое время она была замужем за Анатолием Серовым, истребителем-асом, героем гражданской войны в Испании и сталинским любимцем, вскоре погибшим в авиационной катастрофе. Впоследствии у неё было несколько любовников, но никого она не любила так сильно, как Серова, и всю жизнь носила его фамилию.

Характер её отношений с Симоновым был хорошо описан в недавно вышедшей статье, написанной актрисой Татьяной Кравченко, несомненно, симпатизирующей Валентине:

В реальной истории любви Симонова и Серовой - как бы два сюжета (и они вполне прослеживаются по симоновским стихам). Один - событийный: там активное начало принадлежит Симонову. Он настаивает, ухаживает, добивается, а она лишь поддается или не поддается, отвечает или не отвечает. Другой сюжет - внутренний, собственно история любви. И здесь, как ни странно, с самого начала Валентина была ведущей, а Симонов - ведомым. Она задавала тон, он тянулся за ней. Она была с избытком наделена природой женским интуитивным умением быть любимой: чем больше даешь, тем крепче привязываешь, - и он учился у нее отдавать без оглядки, щедро, не требуя гарантий, не торгуясь, не считаясь.

Страсть? Да, конечно. Но опять-таки вопреки расхожим представлениям, не только ночь и постель связывали этих двоих. Страсть, как жажда, проходит после утоления. Просто красивая, просто сексапильная женщина вряд ли стала бы единственной для такого человека, как Константин Симонов. Он именно любил в ней <две рядом живущих души>. Тело она отдавала с легкостью, душа же принадлежала только ей. А ему хотелось завоевать ее душу.

(http://www.ng.ru/style/1999-09-11/lyubov.html)

Всё описанное Кравченко и многое другое действительно есть в поэзии. Симонов был одержим Валентиной:

Пусть прокляну впоследствии
Твои черты лица,
Любовь к тебе - как бедствие,
И нет ему конца.
Нет друга, нет товарища,
Чтоб среди бела дня
Из этого пожарища
Мог вытащить меня.
Отчаявшись в спасении
И бредя наяву,
Как при землетрясении
Я при тебе живу.

Тем не менее, в следующих строках этого стихотворения, написанного в 1942 году, говорится:

Когда ж от наваждения
Себя освобожу,
В ответ на осуждения
Я про себя скажу:
Зачем считать грехи её?
Ведь, не добра, не зла,
Не женщиной - стихиею
Вблизи она прошла.
И, грозный шаг заслыша, я
Пошёл грозу встречать,
Не став, как вы, под крышею
Её пережидать.

Отчуждение, красной нитью проходящее через этот отрывок, стало возможным благодаря войне. Если бы не гитлеровское вторжение и его катастрофические последствия, Валентина возможно сломала бы Симонову жизнь. В июне сорок первого выяснилось, что для поэта существовало нечто даже более важное, чем Серова. И увы, в конце концов сломанной оказалась её жизнь.

Нападение врага неожиданно прекратило все внутренние колебания Симонова. Поэт наконец с полной уверенностью осознал, по какому жизненному пути должен идти дальше, и почувствовал полное единение с обществом, к которому принадлежал. Он был бесстрашным солдатом, посвятившим себя изгнанию противника и достижению победы в войне. К тому же, Симонову повезло в том, что оружием, доверенным ему для борьбы с Гитлером, поэт владел в совершенстве. Этим оружием было его перо.

Уже в первый год войны Симонов стремительно взлетел на небывалую высоту как военно-патриотический поэт. Своими стихами, пьесами, фильмами и прозой он внёс значительный вклад в восстановление боевого духа советского народа, потрясенного вторжением немецких захватчиков.

Как выражение собственных чувств поэта, наиболее знаменитое его стихотворение «Жди меня» было не более чем минутным самообманом: Симонов знал, что Валентина вряд ли станет долго ждать. Но для бессчётного числа других солдат и их близких (как и для него самого) оно выражало то, во что хотелось верить. И именно как выражение веры народа это стихотворение имело чрезвычайное значение.

Можно провести аналогию Симонова с английским военным поэтом Рупертом Бруком, погибшим в 1915 году и почти столь же знаменитым в свое время. Хотя Брук в целом был прекрасным поэтом, его самое известное стихотворение, имевшее во время публикации наибольший резонанс, по тематике значительно отличается от симоновского:

If I should die, think only this of me
That there's some corner of a foreign field
Which is for ever England...

Поэт, мысли которого связаны с кладбищем, едва ли добьется победы. Действительно, Брук умер от лихорадки ещё до Галиполи. В сравнении с энергией и уверенностью Симонова, настроение Брука кажется почти суициидальным - к сожалению, оно типично для военной поэзии младшего офицерского состава Британских войск, сверстников Брука (хотя Сэссун являлся ярким исключением).

В первые годы войны Симонов казался непоколебимым. Стихотворение «Если бог нас своим могуществом» было написано в осаждённой Одессе, где смерть смотрела ему в глаза. На её взгляд поэт ответил смехом, смиряясь с ней как с неизбежностью. Что бы он хотел взять с собой на небеса? Всё, что пережил или мог пережить на земле, даже смерть:

Даже смерть, если б было мыслимо,
Я б на землю не отпустил,
Всё, что к нам на земле причислено,
В рай с собою бы захватил.

И за эти земные корысти,
Удивлённо меня кляня,
Я уверен, что бог бы вскорости
Вновь на землю столкнул меня.

Хотя Симонов и не мог надеяться на то, что его спасёт верность Валентины, он мог быть уверенным в том, что ему поможет выстоять собственная жажда жизни. И в отличие от многих других военных поэтов, Симонов действительно выжил.

Стихотворения 1941-1945 годов, в особенности те, что были адресованы Валентине, впоследствии включённые в сборник «С тобой и без тебя», скорее всего и явились основой поэтической славы Симонова. Лучшие из них выражают конфликт между двумя сильнейшими движущими силами его души: любовью к Валентине и воинским долгом перед Россией; кроме того, в них скрыто и упоение той целеустремлённостью, что была дарована ему обстоятельствами, и страх перед тем, какой будет жизнь без этих двух направляющих его стихий.

На мой взгляд, «Хозяйка дома» - величайшее из стихотворений Симонова. Нам предлагается представить поэта и его друзей (предположительно - таких же военных корреспондентов, как он сам), которые собираются в квартире Валентины, когда им выпадает такая возможность. Затем они расстаются, попадают на разные фронты; кто-то из них погибает. С каждым разом пришедших становится всё меньше. Цель стихотворения - убедить Валентину в том, что она права, когда в присутствии остальных друзей не выделяет поэта из их числа. Для них она стала идеалом, иконой, давала им поддержку в битве - они нуждались в Валентине. До самого конца вечеринки герой не ждёт и не получает никакого особого внимания от неё. Уйдя вместе с остальными, поэт тайно возвращается, и хозяйка принимает его уже как возлюбленного, но до этого - он просто один из равных.

Это правило устанавливается в первой части стихотворения; далее оно развивается. Что случится, если не вернётся именно он, поэт? И в этом случае хозяйка не должна выделять его из остальных, не омрачая радости встречи, сдерживая своё горе до конца вечеринки. Это порождает всепоглощающее душевное волнение: Валентина на самом деле в такой ситуации могла решить, что «шоу должно продолжаться». Ведь именно так она вела себя, когда погиб Серов. Это был день дебюта Валентины в новой комедии: она блистательно сыграла свою роль и лишь потом дала волю своему горю. Она - актриса.

Неверно было бы полагать, что события, описанные в стихотворении, происходили именно таким образом. Оно было написано в первую зиму войны, когда немецкая армия вплотную подошла к Москве. И хотя многие из коллег Симонова действительно гибли в то время, отсутствие на вечеринке не означало смерть или ранение: тем, кто оставался в живых, редко выпадала возможность собраться в одном месте. Описание одной из тех встреч, которые в действительности происходили, возможно, раз или два за тот отрезок времени, используется символически, чтобы показать противоречие между любовью и воинским долгом . И, несмотря на то, что в стихотворении этот конфликт как бы происходит в душе Валентины, он является проекцией противоречий в сознании поэта.

Кульминация стихотворения как никогда ярка и глубоко прочувствована:

Не отменяй с друзьями торжество.
Что из того, что я тебе всех ближе,
Что из того, что я любил, что из того,
Что глаз твоих я больше не увижу?
Мы собирались здесь, как равные, потом
Вдвоем - ты только мне была дана судьбою,
Но здесь, за этим дружеским столом,
Мы были все равны перед тобою.
Потом ты можешь помнить обо мне,
Потом ты можешь плакать, если надо,
И, встав к окну в холодной простыне,
Просить у одиночества пощады.
Но здесь не смей слезами и тоской
По мне по одному лишать последней чести
Всех тех, кто вместе уезжал со мной
И кто со мною не вернулся вместе.

Чувства, спроецированные на Валентину, принадлежат самому поэту; трагическое ощущение потери имеет иной источник и, скорее всего, связано с её неверностью - возможно, Симонов знал о начавшемся романе Валентины с будущим маршалом Рокоссовским. Стихотворение показывает, что несмотря на глубокие чувства, поэт сумел смириться со случившимся, принять его как часть судьбы, уготованной войной. Положительной составляющей стихотворения является не столько любовь Симонова к Валентине, сколько символический образ женщины, воплощенный ею, и чувство фронтового братства, присущее поэту и его друзьям. Даже после смерти они неким образом остаются едины.

Таким образом, идеал, который Симонов создал для себя в 1939-м:

Святая ярость наступления,
Боёв жестокая страда
Завяжут наше поколенье
В железный узел, навсегда..

действительно, как он и предсказывал, был достигнут - хотя и страшной ценой.

Наиболее характерное для Симонова выражение обретённого единства и братства на войне присутствует в стихотворении «Дом в Вязьме», написанном в 1943-м году. Поэт и его товарищи делят ночлег в старом доме в Вязьме. Утром они расходятся - и кто-то не вернётся никогда. Дом становится символом их морального единства:

В ту ночь, готовясь умирать,
Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым,
Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кров пополам -
Так жизнь в ту ночь открылась нам.

Представляя запись этого стихотворения в Нью-Йорке в 1960 году, Симонов сказал:

Второе стихотворение о дружбе, да собственно не только о дружбе, но ещё и о тех мыслях, которые приходили тогда на войне, о том, как будет после воины, какими мы будем; как будем продолжать свою дружбу; не переменимся ли? Не станем ли хуже?

Этот символический дом будет восстановлен после войны. И если кто-либо предаст своих друзей, то будет в него сослан, чтобы вновь прочувствовать такое же давление душевных сил, как раньше:

Пусть посидит один в дому,
Как будто завтра в бой ему,

Как будто, если лжёт сейчас,
Он, может, лжёт в последний раз,

Как будто хлеба не даёт
Тому, кто вечером умрёт,

И палец подаёт тому,
Кто завтра жизнь спасёт ему.

Пусть вместо нас лишь горький стыд
Ночь за столом с ним просидит.

Мы, встретясь, по его глазам
Прочтём: он был иль не был там.

Если он опять почувствует духовную силу этого дома, то вновь займёт своё место среди друзей; в противном случае - его больше не будет в их числе.

Но испытанное в годы войны чувство братского единения не могло продолжаться в мирное время. Довольно долго, будучи весьма значительной фигурой в послевоенном советском литературном мире, Симонов верил в обратное. До тех пор, пока Хрущёв не раскрыл миру правду о сталинской эпохе, поэт продолжал верить в советские идеалы, несмотря на их очевидные недостатки. Впоследствии Симонов смог принять развенчание культа личности Сталина Хрущёвым и вновь ощутил торжество правды. Но в эпоху Брежнева, когда правда, которая теперь была всем известна, более не печаталась, жизнь для поэта стала терять смысл. Будучи в командировке во Вьетнаме, он попытался вновь вспомнить своё военное прошлое. Там Симонов на короткое время вернулся к написанию стихов - но не слишком успешно. В 1979 году, в возрасте лишь 64 лет, поэт умер.

Что мы должны думать об идеалах, представленных нам Константином Симоновым? Он видит наибольшую ценность в мужском единении, при котором они делят между собой хлеб, кров, и даже, в некотором смысле - женщину, которая принадлежит им всем. Как мы можем принять это?

Представленное поэтом единство, существующее между людьми, разделившими на одну ночь дом в Вязьме, - единство, которого мы в мирное время, вероятно, ожидаем добиться в семье, а в счастливой семье деление поровну хлеба и крова, всех невзгод и радостей жизни воспринимается как должное. После войны и разрыва отношений с Валентиной, Симонов женился вновь. Его новый брак кажется счастливым, по крайней мере отчасти. Но наивысшей ценностью для него всегда оставалась дружба, и её высшее выражение - в том братском бескорыстии мужчин, которое, вероятно, возможно только на войне. Вновь обратимся к его выступлению в Нью-Йорке в 1960 году:

Не знаю, как кто на это смотрят, а по мне дружба человеческая - самое дорогое чувство на земле. Это чувство с большой силой проявляется когда людям тяжело; а на войне - людям очень тяжело.

Идеалы Симонова - не личностны: это коллективистские идеалы, на которых был построен Советский Союз; идеалы, выведенные не только из марксистской теории, но и из духовных традиций русского общества и русской армии: общество и армия, для которых сильное чувство разделённой судьбы оказалось единственной защитой от сурового климата и уязвимости открытых российских равнин. На протяжении всего советского времени страна находилась в состоянии войны, действительной или потенциальной. Как только Горбачёв начал рушить преграды, окружающие Советский Союз, ощущение жизни в осаде не могло более поддерживаться; Союз распался.

Однако вместе с тем нечто очень важное - то, что Симонов выражал как никто другой - было утеряно.